Зазвонил телефон. После пяти звонков включился автоответчик, и после гудка я услышала знакомый голос.

– Доброе утро Шики. Можешь сделать одолжение? Я должен в полдень встретиться с Азакой в кафе под названием «Анен эрбе», но, видимо, не смогу. Тебе ведь нечем заняться? Можешь сходить туда и сказать, что я прийти не смогу?

Звонивший повесил трубку. …Превозмогая сонливость, я повернулась к стоящим у кровати часам… «22 июля, 7:23AM» Я вернулась домой лишь четыре часа назад. Организм все еще жаждал сна, возможно из-за того, что я гуляла по городу до трех утра с тех пор, как получила задание от Токо. Я натянула одеяло. Летняя жара меня не особо тревожила. Я с детства неплохо переносила жаркую и холодную погоду и, похоже, до сих пор неплохо переношу. Я немного полежала, и телефон зазвонил снова. Включился автоответчик, и на этот раз я услышала голос, который предпочла бы не слышать.

– Это я. Новости видела? Не видела, да? И не надо. Я тоже не видела.

…Мои подозрения окончательно подтвердились. Ее мыслительные процессы совершенно непостижимы. Истинного смысла слов Токо мне просто не понять.

– Этой ночью было три смерти. Очередная прыгнувшая со здания самоубийца и два убийства «в состоянии аффекта». В новостях их не показали, а значит, чем-то необычным не считают. Но есть еще одно странное происшествие. Если хочешь подробностей, приходи ко мне. Хотя не надо. И так сойдет. Ладно… скажу просто, чтобы даже ты своей сонной головой усвоила. Только что появилась еще одна жертва.

Звонившая повесила трубку. Я начала злиться. Появилась жертва или не появилась, меня это не касается. Не нужна мне эта информация, я с собой то разобраться не могу. Смерть незнакомого человека заботит меня меньше, чем падающий на меня солнечный свет.

Когда сонливость прошла, я, наконец, встала. Приготовила завтрак, какой прежняя Шики ела в течение шестнадцати лет своей жизни. Я поела и стала собираться. В этот раз надела простое оранжевое кимоно, для прогулок по городу я предпочитаю его. …Даже мой выбор одежды – всего лишь привычка из прошлого. От чувства, что я наблюдаю за кем-то посторонним, хотелось прикусить язык. Два году назад, когда Шики Рёги еще было семнадцать, я такой не была. Два года в коме не просто изменили меня. …Эти два года пустоты дали мне что-то – ощущение, что я действую не по собственной воле. Мне все время кажется, что нити под названием «шестнадцать лет в роли Шики Рёги» управляют мною словно марионеткой. Но это, должно быть, просто самообман. Сколько бы я не проклинала себя за пустоту и фальшивость, на самом деле я действую по своей воле. Ничьей другой воли тут быть не может.

Когда я закончила одеваться, было почти одиннадцать. Я воспроизвела первое сообщение на автоответчике. Снова раздался голос, который я слышала так много раз. Голос, который должен был затеряться в воздухе, оказался вот так просто записанным.

…Микия Кокуто.

Последний, кого я видела два года назад…

Одноклассник, два года назад увидевший, как я утратила самоконтроль…

У меня сохранились воспоминания о нем, но нет последней сцены. Хотя нет, воспоминания того года, начиная с момента нашего знакомства, полны провалов. Не хватает многих важных составляющих. Почему с Шики произошел тот несчастный случай… Почему она в тот момент смотрела в лицо Микии… Так хочется, чтобы забытые воспоминания были где-то записаны. Провалы в памяти тревожат меня и не дают нормально разговаривать с Микией.

…Автоответчик замолчал. Странно, что мои тревоги немного рассеиваются при звуке его голоса. Возникает ощущение, что у меня есть твердая опора, но ведь голос опорой быть не может. Это, должно быть, тоже самообман. Скорее всего так и есть. Единственная реальность, которую я теперь способна ощущать – жгучее возбуждение, возникающее, когда я убиваю.

Анен эрбе оказалось кафе в античном стиле. Прочитав надпись на немецком, я зашла внутрь. Уже наступил полдень, но посетителей было немного. Не знаю как его строили, но внутри было темно, особенно в глубине, у стойки. Освещены были лишь столики у двери. Четыре окна были единственным источником света. Свет из этих окон заливал столики, словно вырезая их из тьмы. Контраст этот выглядел величественно, возможно из-за яркости солнечного света. Азака Кокуто сидела за столиком в самой глубине. Две девушки, одетые в форму западного стиля, сидели рядом, дожидаясь Микию.

– Две?..

Я об этом ничего не знала. Микия говорил только про Азаку. Про другую девушку речи не было. Я изучала их, приближаясь. У них были схожие черты лица и они были красивы, выглядели как и подобает ученицам Академии для девушек, хотя впечатление создавали совершенно разное. У Азаки твердый взгляд, выражающий готовность принять любой вызов; даже ее женственные манеры не могут этого скрыть. Если Микию любят за его обаяние, то Азакой следует восхищаться за ее суровость. Девушка рядом с Азакой выглядит довольно хрупкой. Ее осанка ровна и грациозна, но впечатление она производит такое, будто вот-вот сломается.

– Азака, – позвала я, подойдя к их столику.

Азака, нахмурившись, посмотрела на меня.

– Шики… Рёги.

Ее голос был полон враждебности. Она даже не пыталась это скрыть. Ее женственность – всего лишь маска.

– Я жду брата. С тобой я не разговариваю, – сказала Азака, сохраняя спокойствие.

– А у меня как раз от него сообщение. Он сказал, что прийти не сможет. Он тебя кинул.

Азака ахнула. То ли ее шокировало, что он не смог прийти, то ли что именно я пришла сказать ей об этом.

– Шики, это должно быть твоих рук дело!..

Азака сжала кулаки. Похоже ее шокировал именно мой приход.

– Не говори глупостей. Я сама жертва. Этот эгоист послал меня передать, что прийти не сможет.

Азака с ненавистью посмотрела на меня.

– Кокуто-сан, это неожиданность для всех нас, – попыталась успокоить Азаку сидящая рядом девушка, словно опасаясь, что та начнет швыряться посудой.

У нее был тонкий голос. Я отпрянула.

– …Ты права, мы же сегодня ради тебя пришли. Прости, Фудзино, мне не следовало выходить из себя.

Азака извинялась перед девушкой по имени Фудзино. Я посмотрела на тихую девушку. Она тоже посмотрела на меня.

– Тебе… не больно? – вырвалось у меня.

Девушка, не отвечая, лишь продолжала рассматривать меня. Безо всяких эмоций, словно жучков на природе. Внутри меня происходила борьба. Интуиция подсказывала, что эта девушка – мой враг, а разум – что она им быть не может.

– …Нет, не может быть.

В конце концов я решила поверить разуму. Не может эта девушка, Фудзино, получать удовольствие от убийства. У нее нет для этого причин. Да и вообще, не смогли бы ее тонкие руки оторвать человеческие конечности. Вот если бы у нее были необычные глаза, вроде моих…

– Это все, – сказала я Азаке, быстро утратив интерес к той девушке. – Что-нибудь ему передать?

– «Брат, прошу, немедленно прекрати общаться с этой девчонкой».

Азака в самом деле потребовала это передать.

– «Брат, прошу, немедленно прекрати общаться с этой девчонкой», – серьезно сказала Азака одетой в кимоно девушке по имени Шики. Мне было довольно тревожно из-за напряженной атмосферы между ними. Они, казалось, держали ножи у горла друг друга, выжидая удобного момента. Подобная атмосфера меня пугает. Оставалось лишь молиться, чтобы обошлось без происшествий. К счастью, они закончили разговор, и девушка в кимоно удалилась изящной походкой. Я смотрела ей вслед. Шики говорила очень мужеподобным голосом. Из-за этого я не смогла определить ее возраст, но ей, наверное, примерно столько же, сколько мне. Ее фамилия Рёги… возможно она из тех Рёги; это объяснило бы наличие дорогого на вид кимоно, явно сделанного на заказ. Если она из Рёги, я не удивлюсь, если у нее есть собственный пошивщик кимоно.

– …Красивая она, – прошептала я, и Азака кивнула. Меня восхищает ее способность быть честной даже по отношению к той, которую ненавидит.

– Но она меня пугает. …Она мне не нравится.

Азаку это, кажется, удивило. Это вполне понятно, я и сама себе удивилась, потому что, я, вероятно впервые в жизни, испытывала антипатию к кому-то.

– Неожиданно. Я думала, ты из тех людей, которые вообще не способны ненавидеть кого-либо, но видно ошибалась.

– Ненавидеть?..

…Разве неприязнь и ненависть – одно и то же? Я никогда так не считала. Я просто почувствовала, что не смогу поладить с той девушкой. Я прикрыла глаза. Шики Рёги. Зловещие черные волосы, зловещая белая кожа, и эти зловещие бездонные пустые глаза. Она посмотрела на меня, и я встретила ее взгляд. И каждая из нас увидела, что сокрыто в другой. Она видит лишь кровь. Она убивает по собственному желанию. Она пытается причинить боль другим. …Эта девушка – убийца.

Но я не такая. Думаю, что не такая. Потому что я такого никогда не желала. Я снова и снова повторяла это в темноте закрытых глаз. Но ее образ не уходил. …Мы двух слов друг другу не сказали, но ее образ был запечатлен в моем сознании.

– Прости, Фудзино. Я тебе выходной испортила.

Услышав слова Азаки, я открыла глаза и улыбнулась отработанной улыбкой.

– Ничего. Мне все равно не хотелось.

– Ты и правда выглядишь довольно бледной. Это едва заметно, потому что у тебя кожа и так очень белая.

Не хотелось мне не поэтому, но я все равно кивнула. Я видела по реакции своего тела, что оно не в порядке, но не заметила, что это видно по моему лицу.

– Похоже, выбора нет. Я сама попрошу Микию, а на сегодня закончим, ладно?

Азака беспокоилась о моем здоровье. Я поблагодарила ее.

– Может, не следовало передавать то сообщение для твоего брата?

– Ничего страшного. Я ему и так сто раз уже говорила. Он уже, наверное, привык. На самом деле это проклятие. Слова, повторяемые снова и снова, способны притянуть к себе реальность. Это и есть девичье проклятие. В нем грусть и несчастье, – объяснила она, и я не знала, насколько серьезна она была. Я была привычной к ее непредсказуемости и молча слушала красивый голос Азаки.

…Она всегда на первом месте по успеваемости и даже в десятке лучших по стране. Она немного странная, но очень воспитанная. Азака – одна из моих друзей в Академии Рэйен. Мы обе поступили туда в старших классах. Поскольку «сквозная» учеба в Рэйене начинается с младших классов, в старших классах туда поступают редко. Благодаря этому мы встретились и сблизились настолько, что иногда даже вместе проводим выходные. Сегодня Азака хотела устроить мне встречу с ее братом, чтобы он для меня кое-кого нашел.

В средних классах я ходила в местную школу, и как-то раз, на соревновании, со мной заговорил сэмпай из другой школы. …Последнее время мне было тяжело, но мысль об этом сэмпае мне помогала. Когда я рассказала об этом Азаке, она сказала, что надо его найти. Оказалось, что ее брат тоже из тех мест и многих там знает. Она сказала, что он здорово умеет находить людей нашего возраста. …Не то чтобы я действительно хотела с ним встретиться, но настойчивой Азаке отказать не смогла, и мы решили его поискать. Сегодня мы ждали ее брата, но он, кажется, не смог прийти. …Для меня это было даже облегчением.

Мне не очень нравится вся эта затея, потому что… я случайно столкнулась с ним два дня назад. И я смогла сказать то, чего не сказала три года назад. Я сделала то, что хотела, и искать его снова смысла не было. Наверное, Бог знал, что брат Азаки мне больше не нужен, и потому он не смог прийти.

– Пошли отсюда. Без толку оставаться тут больше часа, тупо заказывая одни напитки.

Азака поднялась. Может она и расстроилась, что не смогла увидеться с братом, но поднялась все равно элегантно. Временами она ведет себя очень по-мужски. Возможно дело в манере разговора. Ее формальный тон исчезает – как сейчас – и она становится развязной, как парень. И это не притворство, а просто часть ее характера. Я очень люблю свою подругу. …Поэтому мне не следует больше с ней видеться.

– Азака, пожалуйста, возвращайся в общежитие одна. Я сегодня опять у родителей заночую.

– Вот как? Ну хорошо, но Сестра будет недовольна, если ты слишком долго будешь отсутствовать. Не увлекайся.

Помахав рукой, Азака покинула кафе. Оставшись одна, я взглянула на вывеску. «Анен эрбе» – в переводе с немецкого означает «наследие».

Азака ушла, и я начала бесцельно бродить по улице. Я солгала, сказав, что вернусь домой, к родителям. Мне теперь было некуда идти. Я даже в школе не появлялась с позапрошлой ночи. Отцу, вероятно, уже сообщили об отсутствии без уважительной причины. Если я приду домой, меня спросят, где я была. Я не очень умею врать и могу проболтаться. И тогда… отец меня возненавидит.

Я – дочь матери от предыдущего брака. Отцу нужны были лишь дом и земля матери, а я была как бы в комплекте. Поэтому я очень старалась не вызвать его ненависти. Честная женщина, как мать, ученица, которой может гордиться отец, обычная девушка, не вызывающая подозрений… …Я всегда хотела быть такой.

Не ради других, а ради себя. У меня всегда была эта мечта, она мне помогала. Но ей пришел конец. Волшебства больше не было, сколько бы я не искала. Я продолжала идти, солнце начало садиться. Я миновала множество прохожих и множество равнодушно мигающих светофоров. Люди старше меня, люди младше меня, все выглядят такими счастливыми. Мое сердце сжалось от боли. Я попробовала ущипнуть себя за щеку. …Ничего не почувствовала. Ущипнула сильнее. …Ничего. Отчаявшись, я прекратила и заметила кровь на кончиках пальцев. Видимо ущипнула так сильно, что ногти проткнули кожу. Но я все равно ничего не почувствовала. Не чувствовала себя живой.

Мне это показалось смешным, и я хихикнула. Почему сердце чувствует боль, а я не чувствую? И вообще, что такое сердце? Откуда моя боль – из сердца или из мозга? Когда в мозг поступают слова, направленные причинить боль личности по имени Фудзино Асагами, он, защищаясь, порождает рану. Поскольку рана сообщает человеку о боли, любые сказанные мною в ответ слова – это просто лекарство, смягчающее боль. Вот почему я, хоть и не чувствую боли, понимаю ее сердцем. Но это, наверное, всего лишь иллюзия. Определенно иллюзия. Настоящую боль словами не излечить. Боль в сердце ничтожна, ее забываешь быстро; а вот рана на теле причиняет боль до тех пор, пока не заживет. Это – сильное доказательство жизни.

Если то, что называют сердцем, находится в моем разуме, значит там должна быть и рана. Значит я должна быть способна чувствовать боль, как в последние дни. Если воспоминания о днях, когда они меня насиловали, превратились в раны…

…Я снова вспомнила их смех и жестокие лица. Все эти изнасилования и угрозы. Когда тот парень с ножом набросился на меня, живот обожгло, и одежда на животе оказалась порезана. Поняв, что меня сейчас зарежут, я стала защищаться. Покончив с ними, я осознала, что жжение в животе было болью. Сердце снова сжалось. «Не прощу». Эти слова снова и снова повторялись в моей голове.

– Ах…

Мои колени дрогнули. Опять началось. Живот был в огне. Словно невидимая рука сжимала мои внутренности.

Меня затошнило. …Обычно я не чувствую тошноты. Закружилась голова. …Обычно я сразу теряю сознание. Онемела рука. …Обычно я ее вообще не чувствую, только вижу. Это настоящая боль. …Да, я чувствую себя живой.

Начало болеть место удара. Внезапно вспыхнула боль уже зажившей раны. Давным-давно мама сказала мне, что зажившая рана болеть не будет. Но она солгала. Рана от того ножа все еще болела, хоть и зажила.

…Но знаешь, мама, мне нравится эта боль. Для меня, никогда не чувствовавшей себя живой, нет ничего более живительного. Остаточная боль – не иллюзия.

– Надо быстро его найти, – прошептала я, тяжело дыша. Надо отомстить. Надо убить сбежавшего мальчишку. Это нехорошо, но в противном случае станет известно, что я – убийца. А я не хотела этого, ведь я наконец-то обрела чувство боли. Я хотела продолжать наслаждаться чувством жизни. И я заставила свое тело, испытывающее боль с каждым движением, идти в сторону места их тусовок. Я плакала от остаточной боли в животе. Но в тот момент даже это недомогание казалось прекрасным.