К утру обратный импульс чуть отступил, и сестры-волшебницы сняли магические цепи с Сион. Та выглядела не самым лучшим образом: длинная коса растрепалась, глаза ввалились, под ними образовались глубокие тени, усталость и страдание заострили черты лица юного алхимика так, что казалось, будто девушка постарела на несколько лет за одну короткую ночь. Волшебницы тоже выглядели не лучше: несмотря на то, что заклинание успешно удерживало Атласию на месте, засыпать было опасно, и сестры спали по очереди, сменяя друг друга на безрадостной вахте каждый час. Да и тогда, когда выпадала возможность немного вздремнуть, мешали стоны и хрипы, доносившиеся из того угла, где лежала обездвиженная Сион. В общем, ночка выдалась непростая, да еще все ждали, что в любую минуту в номер может ворваться кто-то из Охотников Ассоциации.
— Пойду приготовлю кофе, — проговорила Аоко, сняв с Сион связывающее заклинание. — Или, может, ты предпочитаешь чай, Атласия?
Та покачала головой и еле слышно прошептала:
— Лед... Хочу льда...
— Просто лед? — у младшей Аозаки удивленно приподнялись брови. — Мне кажется, тебе нужно...
— Нет, пожалуйста...
— Делай, как она говорит, — послышался усталый голос Токо.
— Ладно-ладно, мамочка, — откликнулась Аоко с иронией и, хлопнув себя по коленям, поспешно встала и направилась в помещение, которое служило кухней в этом номере. Она все же включила кофеварку — для себя и для Токо. В холодильнике обнаружилось специальное отделение, где хранились кубики льда; аккуратно уложив их в стакан, волшебница дождалась, пока приготовится кофе, и вернулась в комнату. Токо в это время осторожно обтирала лоб Сион мокрой тряпочкой, стараясь сбить так и не отпускающий девушку жар. — Заказ выполнен! — Весело и бодро, как ей показалось, объявила младшая Аозаки и прислонила стакан со льдом к ладони Атласии. Та вздрогнула и потянулась к нему. Аоко, подцепив пальцем ледяной кубик, осторожно вложила его в приоткрытые губы алхимика.
— Спасибо, — пробормотала та, перекатывая лед во рту.
— Да пожалуйста. Хотя, думается, от чая или от кофе толку было бы больше...
— Не стоит давать ей кофеин, — возразила Токо. — Он возбуждает.
— Знаем мы, как он возбуждает, — мрачно откликнулась длинноволосая волшебница. — Не помогает совсем; как хотелось спать, так и хочется.
— И, тем не менее, Сион надо поспать, а то...
— Нет! — вдруг воскликнула Атласия и рванулась встать, но волшебницы, не сговариваясь, схватили ее за руки и повалили обратно в постель. — Я должна найти истинного предка. Пожалуйста, нет, пожалуйста, истинный предок, — умоляла девушка, сбиваясь на рыдания.
— Снова импульс? — выдохнула Аоко, но Токо покачала головой.
— Истерика, — сказала она и позвала алхимика по имени. — Сион. Послушай меня, Сион, — заплаканное лицо обратилось к ней. — Тебе сейчас никуда нельзя идти, понимаешь?
— Истинный предок? — По-детски непонимающе спросила Сокарис.
— Нет. Нельзя. Понимаешь?
— Нельзя?
— Нет. Лучше поспи. Вот так, — Токо со вздохом облегчения увидела, что глаза Атласии постепенно закрываются. Она осторожно расплела косу девушки и, попросив Аоко достать из дорожной сумки расческу, принялась распутывать колтуны. Внезапно лиловые глаза Сион вновь распахнулись.
— Истинный предок! Я должна идти.
Она вскочила так быстро, что сестры не успели ее остановить. Они снова повисли на девушке, но она легко сбросила их, — так, словно волшебницы ничего не весили. Сила вампира пробуждалась в Атласии.
Как была, босиком, Сион бросилась к выходу из номера. Токо попыталась загородить ей ход, но зловещий свист эфирного ветра заставил ее отскочить подальше, — старшая Аозаки слишком хорошо помнила, на что способны алхимические нити Атласии.
Сион тем временем достигла дверей. Толкнула, но они оказались закрыты. Она налегла посильнее; что-то треснуло, и девушка вылетела в коридор и, оскальзываясь босыми ногами, сбивая ковер в складки, понеслась дальше, к лестнице.
— Стой! — Крикнула ей Аоко вслед, но было поздно: алхимик уже бежала по ступеням вниз. Ее длинные волосы мелькнули светлой волной и исчезли. Волшебницы переглянулись.
— Нужно за ней, — Токо схватила чемодан и тоже рванула к выходу. Аоко — за ней. Как могли быстро они вылетели в вестибюль и, не обращая внимания на ошарашенное лицо портье, понеслись к выходу, туда, где мелькал лиловый цвет формы алхимика. — Стой, Атласия! Да стой же ты, негодная девчонка! — Крикнула Токо во всю мощь легких, но девушка и не подумала остановиться.
— Сион! — Закричала Аоко в отчаянии. Кажется, это подействовало — алхимик на миг замерла и обернулась. Но тут же бросилась бежать дальше. — Подожди же, Сион!
Бесполезно. Атласия только запуталась в вертящихся стеклянных дверях, но это остановило ее ненадолго: вскоре она уже босиком шлепала по вчерашним лужам.
Девушка-алхимик развила потрясающую скорость, — словно и не было бессонной ночи и выматывающей лихорадки. Она бежала легко, подгоняемая желанием скорее отыскать истинного предка и страхом быть пойманной сестрами Аозаки. Прохожие поспешно освобождали ей дорогу, озадаченно оборачиваясь вслед странной девушке. Никто не пытался остановить ее и заговорить; это только к счастью, ведь Сион была готова порвать любого, кто станет у нее на пути.
Как и истинные предки, мертвые апостолы были природными врагами человечества, и люди, инстинктивно чувствуя в ней хищника, старались держаться от нее подальше.
Сион бежала, не разбирая дороги. Все мысли занимало только желание найти, наконец, Арквейд; все остальное было вытеснено из головы безумным бегством. Сестры Аозаки следовали за ней, держась, впрочем, на некотором расстоянии, чтобы не спровоцировать нападение. Для них специфика силы, унаследованной Атласией у Татари, была очевидна — страх, она создавала страх; и даже двум могущественным волшебницам было сложно противостоять тому ужасу, что словно невидимыми волнами окутывал хрупкую фигурку девушки-алхимика, бегущей впереди.
Недалеко от Британской библиотеки Сион налетела на кого-то и испуганно отшатнулась в сторону, однако чьи-то сильные руки схватили ее за плечи и, слегка встряхнув, заставили замереть на месте. Атласия подняла взгляд и обмерла; ее лиловые глаза расширились, в них застыл ужас.
— Смотрите-ка, кто тут у нас. Куда-то спешите, леди? Может быть, вам нужна помощь? — Добродушно прогудел низкий мужской голос.
Сестры Аозаки тоже застыли на месте. Токо прошептала:
— Черт.
— Церковники? — Не веря самой себе, пробормотала ее младшая сестра.
Высокий светловолосый мужчина со шрамом на щеке, держащий дрожащую от ужаса Сион, взглянул на сестер-волшебниц и улыбнулся им. Он был одет в серую священническую рясу, на груди серебристо сверкал большой крест. За спиной его стояли две монахини, у одной из них через плечо была перекинута длинная сумка наподобие тубуса для чертежей.
— Это ваша? — спросил незнакомец, слегка хлопая алхимика по плечу огромной ручищей, отчего она даже слегка присела.
— Да, — откликнулась Токо, пытаясь изобразить на лице беспечную улыбку. — Это наша сестра. Мы впервые в таком большом городе, вот она и испугалась немножко...
— Вот как? — Лазурные глаза незнакомца скользнули по рубашке Сион с символами Атласа. Токо выругалась про себя: как опальный алхимик могла носить одежду, которая могла так легко выдать ее? Взгляд церковника потяжелел, пальцы крепче сжались на плечах алхимика... и тут произошло то, чего и следовало ожидать: Сион Эльтнем пошла в атаку.
С шипением и свистом невидимые нити рассекли воздух, оплетая могучие руки церковника. Реакция его спутниц была мгновенной: монашка с «тубусом» выхватила из сумки катану, в руках ее напарницы мгновенно появились пистолеты, которые тут же оказались направлены на двух волшебниц. Миг — и меч прижат к горлу алхимика; на бледном лице Такаги Юмико появилась дьявольская усмешка.


Несмотря на то, что отстранение Агентства от дела Роа Вальдамьонга уже было подтверждено указом королевы, Сиэль не покинула город. С документами все было в порядке, и потому агент могла находиться в Британии до самого истечения визы или пока не появится желание вернуться домой.
Однако теперь положение Сиэль изменилось: отныне она больше не являлась полномочным представителем Ватикана и не имела права вмешиваться в дела Отдела Искариот. Тут даже заступничество Интегры Хеллсинг помочь не могло; да и было ли оно, это заступничество?
Как бы то ни было, Сиэль не желала терять время попусту. В конце концов, в перемещениях по городу она была ограничена не более чем любой турист, и могла отправиться, куда захочет. А то, что ее маршрут немного совпадал с маршрутом Александра Андерсена — просто случайность, как и то, что она усиленно старалась не попадаться на глаза ни достопочтенному падре, ни его очаровательным спутницам.
Посему не было ничего удивительного в том, что Сиэль стала свидетельницей тому, как Сион Атласия попалась в руки Искариотам. И как человек высоких убеждений и кристально-чистой совести, Элезия просто не могла остаться в стороне.
— Прошу вас, мисс Сиэль, не делайте глупостей, — испуганно простонал Мистер Рассвет над самым ее ухом, когда заметил нехороший огонек в глазах коллеги. Для него было далеко неочевидным стремление девушки как можно сильнее насолить Искариотам, однако он достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать: так просто она от них не отстанет.
Сиэль сердито глянула на Рассвета. Несмотря на внушительный рост и комплекцию, тот практически не уступал ей в умении прятаться, так что они оба пока оставались незамеченными. Однако паника шестого сотрудника Агентства Погребения могла выдать их раньше времени, как уже не раз случалось в прошлом. Впрочем, какая теперь уже разница? Они не на задании.
— Я и не собиралась, — напустив на себя невинный вид, пробормотала Элезия. — Но посмотри, что они творят: схватили какую-то девочку...
— Эта девочка, — голос Рассвета неожиданно зазвучал ядовито, — опальная Атласия, которую дружно разыскивают по всему свету и Ватикан, и Ассоциация магов. И вам это известно не хуже, чем мне. Я, может, и паникер, но вовсе не дурак. И вы, мисс Сиэль, его из меня не сделаете, хотя вы хитры, куда как хитры...
— Не строй из себя Мамушку, — Сиэль неожиданно улыбнулась, а ее напарник смутился:
— И вовсе я не... — забормотал он в ответ, смешавшись, но Элезия его больше не слушала. Выпрямившись во весь рост, она крикнула, обращаясь к Андерсену и его спутникам:
— Эй, вы! — Все, включая алхимика и незнакомых женщин, обратили взгляды к экзекутору. — Вы ведь не хотите ничего сделать с этой юной леди?
Она шагнула из укрытия, отметив краем глаза, как за нею встает во весь свой немалый рост Мистер Рассвет. Для тех, кто не был знаком с робким и миролюбивым характером шестого агента, его фигура, наверняка, казалась весьма и весьма внушительной. Он не уступал даже отцу Андерсену, и тот смерил его ревнивым взглядом еще не противника, но уже соперника.
— Приветствую, сестра, — святой отец сделал попытку учтиво поклониться, но руки его все еще были крепко связаны эфирной нитью, и потому у него вышло только чуть дернуться в ее сторону. Он вновь взглянул на Сион Эльтнем. — Ничего такого я не собирался, — мирно проговорил Андерсен. — Только вернуть ее Атласу; тот уже давно ищет ее... Разве вы об этом не были осведомлены?
— Была, — призналась Сиэль, но прежде, чем она успела добавить еще что-то, падре спросил, с деланным удивлением приподняв брови:
— Почему же вы, в таком случае, не уведомили ни одну из заинтересованных сторон?
— А должна была? — Лицо Сиэль было непроницаемо и хо́лодно. — В Лондоне у меня была только одна миссия: наблюдение за Арквейд Брюнстад. Все остальное меня не касалось...
— Правильно, что вы говорите об этом в прошедшем времени, сестра — перебил девушку Андерсен. На губах святого отца появилась поистине сардоническая улыбка.
— ...и вас не касается тоже, — закончила свою мысль экзекутор, проигнорировав замечание паладина. За ее спиной неуверенно переминался с ноги на ногу Мистер Рассвет; он-то прекрасно понимал, что слова напарницы не имеют под собой никакого основания.
— Касается, ведь я полномочный представитель Ватикана, — спокойно парировал святой отец, озвучив мысли Рассвета. — А Ватикану нужна эта девушка. Взгляните-ка, — он неожиданно легко протянул руки к лицу Атласии, и стало понятно, что его бездвижие целиком и полностью показное. Сион попыталась отдернуть голову, но стальной холод на шее остановил ее — Такаги не теряла бдительности. Пальцы святого отца коснулись рта алхимика, приподняв губы так, что казалось, будто девушка скалится; снежно-белые клыки Атласии были чересчур увеличены — несомненный признак подступающего импульса. — Она чудовище, одна из детей ночи.
Слова Андерсена прозвучали как приговор, и на глазах у алхимика выступили слезы гнева и унижения. С ней обращались как с животным, диким, неприрученным и опасным. С нею, с лучшим алхимиком Атласа! Непростительно.
Она готова была уже впиться зубами в пальцы святого отца, но тот предусмотрительно убрал руки. Девушка зарычала, словно зверь, за которого ее принимали, а тем временем в голову ее неожиданно вернулась ясность; импульс, наконец, полностью оставил алхимика, и та смогла рассуждать так же четко, как всегда. Медленно и осторожно потянулись эфирные нити, — но не для того, чтобы напасть, а за информацией. Хорошо, что Сиэль вмешалась; у нее получится выиграть немного времени. Итак, кто же эти церковники, как их победить, где их слабые места? У эфирной связи найдется ответ практически на любой вопрос... время, нужно только время.
Инициирование. Загрузка...
Ничем не сдерживаемые потоки информации устремились в сознание Сион по нитям-проводникам, как электрические импульсы по проводам. Итак... Каково количество возможностей и вероятных реакций, при условии...
Расчет вероятного будущего. Запуск программы.
Что это? Какие-то помехи? По бесстрастному сосредоточенному лицу Атласии пробежала еле заметная дрожь. Кто-то пытается вмешаться? Или...
Взгляд Сион беспокойно зашарил, пытаясь отыскать источник беспокойства, который вносил разлад в стройную вязь алхимической программы, пока, наконец, не остановился на двух волшебницах. Ну конечно. Она совсем забыла, что здесь присутствуют не только церковники. Сестры Аозаки тоже здесь. И чемодан Токо — ее главное оружие — тоже.
Сердце Атласии дрогнуло, когда нити донесли до нее мысли магов — те не собирались ее бросать, даже ценою собственной свободы. Что за глупый народ эти Аозаки? Вся семья у них вечно на ушах ходила, и вот теперь, когда в роду осталось только две сестры, — они продолжают нести это родовое бремя. И, похоже, ни о чем не жалеют.
Взгляды алхимика и старшей волшебницы встретились, и Токо ободряюще подмигнула Сион; та едва заметно мотнула головой из стороны в сторону, рискуя пораниться об острое лезвие катаны, но Аозаки словно этого не заметила. Переглянувшись с сестрой, она отпустила ручку чемодана, которую до сих пор сжимала, и тяжелый футляр с грохотом упал на землю, распахнувшись.
Черно-алая кошка вырвалась на свободу и с рычанием устремилась на растерявшихся церковников. Такаги отпрянула от Сион и нанесла фамильяру Токо удар клинком; во все стороны полетели искры, но кошке, казалось, все было нипочем: оружие, пусть даже и освященное, не слишком-то годилось против полуматериального волшебного создания. Сверкая пустыми золотыми глазами, кошка обежала вокруг застывших церковников, потом еще раз и еще, да с такой скоростью, что вскоре отдельных движений животного уже было не разобрать: все оно превратилось в черно-красный барьер.
— Ассоциация! — Воскликнула Хайнкель, без толку тратя пули в попытке пробить «кошачий заслон» старшей Аозаки.
— Черта с два, — донесся до них миролюбивый голос Аоко. — Мы с этими ребятами ничего общего не имеем. Верните нам девушку, церковники. Слышите?
Андерсен, с трудом утихомиривший Хайнкель и заставивший ее наконец убрать пистолеты на подобающее им место, бросил хмурый взгляд на Сион.
— А то что? — спросил паладин, поправив очки. На устах его вновь появилась кривая ухмылка, а в руках — клинки, отдаленно напоминающие Черные Ключи экзекуторов Агентства; вероятно, когда-то две организации сотрудничали гораздо более тесно, чем принято сейчас считать, ибо оружие и Искариоты, и похоронники использовали практически одно и то же.
— А то я тебя съем, — откликнулась Токо почти весело. Неожиданно над ними нависла огромная призрачная голова кошки. Огромные золотые глаза зловеще сверкали, словно топазы.
— Вы ведьмы, не так ли? — Осведомился святой отец и, не дожидаясь ответа, послал свои клинки в полет прямо в пустые глаза фамильяра. — Против ведьминского колдовства нет защиты лучше божьего слова!
Это сработало. Барьер исчез, и кошка с обиженным мяуканьем бросилась обратно к ногам хозяйки. И, как только это случилось, в схватку вступила Элезия Сиэль: клинки Похоронного Агентства встретились в воздухе с клинками Отдела Искариот, и листы Священного Писания сплелись в танце, словно две стаи белоснежных голубей. Сион никогда не думала, что бумага может издавать такой шум: листы Священного Писания шуршали и шелестели, и в этом непрерывном звучании алхимику слышалось что-то еще; будто бы слова, складывающиеся в святые строки на белой бумаге, шептали, и этот шепот с каждым мгновением становился все громче, все настойчивее, все невыносимее...
Для нее, оказавшейся на самом краю вампирского импульса, это негромкое нашептывание гремело в ушах, словно набат.
Кто-то схватил Сион за руку, и она увидела прямо перед собой лицо Аозаки Токо. Волшебница улыбнулась и в одно мгновение выдернула алхимика из бумажной бури. Тут же другую ее руку поймала Аоко, и они, уже втроем, бросились бежать, пока церковники, поглощенные собственной схваткой, не заметили пропажи.
Для магов Сиэль была фигурой столь же опасной, как и Искариоты. Потому никто не собирался помогать похоронному агенту; в конце концов, силы были неравны — даже объединившись, два мага и алхимик вряд ли смогли бы создать серьезные неприятности кому-то из церковников — а их там было пятеро.
Вслед беглянкам что-то крикнули, но ни у кого не возникло желания останавливаться и разбираться. Однако Сион все же обернулась и убедилась в том, что за ними действительно погоня: обе Искариотки оставили святому отцу битву с Сиэль, вознамерившись во что бы то ни стало отловить опального алхимика.
— За нами эти, — задыхаясь, сообщила своим спасительницам Атласия.
— Можно было бы и догадаться, — пробормотала Токо справа.
— Вроде недалеко было метро. Там мы сможем оторваться, — предложила Аоко слева.
— Действительно. Хорошая идея. Эти девчонки увешаны оружием с ног до головы; полиция обязательно ими заинтересуется. Это наш шанс.
И они припустили со всех ног к Тоттенхэм Корт Роуд. И только ступив на металлическую решетку перед входом в метро, Сион поняла, что она все еще босиком. Залившись краской, она остановилась, неловко переступая с ноги на ногу и обратив взор к своим избитым, потемневшим от грязи и пыли стопам. Проследив за ее взглядом, Аоко вздохнула.
— Нас в метро-то пустят?
— Поверь мне, меч и пистолеты привлекают внимание гораздо больше, чем отсутствие обуви, — проворчала старшая Аозаки, потрепав Сион по голове. — Ничего, прорвемся. Идем.
И все же озадаченные взгляды пассажиров были достаточно красноречивы, чтобы быстро переубедить Токо. Пока она разбиралась с аппаратом по продаже билетов, ими заинтересовался полицейский, скучавший у стены недалеко от входа. Зигзагами, но достаточно целеустремленно, он принялся подбираться к странным дамам, но тут в вестибюль ворвались Такаги Юмико с катаной наперевес и спешно запахивающая плащ Хайнкель Вольф. Австрийка оказалась не в силах утихомирить вошедшую в раж напарницу, и в результате единственное, что она могла сделать — спрятать собственное оружие подальше. Однако это никак, в общем-то, не спасло ситуацию; когда народ заметил сверкающий клинок в руках жутковато выглядящей девицы, зал взорвался; движимые инстинктом самосохранения, пассажиры быстро поддались панике и кинулись в разные стороны, создав давку везде, где только можно. Полицейского снесли. Воспользовавшись суматохой, Токо вновь схватила Сион за руку и, ловко лавируя между снующими в разные стороны людьми, принялась решительно пробиваться к турникетам. Накормив аппарат билетом, Токо толкнула Сион в открывшиеся дверцы и тут же поспешила пройти следом за алхимиком. У соседнего турникета то же самое проделала Аоко.
Оказавшись вне пределов доступа безбилетников, волшебницы синхронно обернулись. Следом за ними неслась Такаги с перекошенным от ярости лицом. Ей наперерез спешил несчастный полицейский, безуспешно пытающийся навести порядок в беснующемся человеческом море.
Никто не стал дожидаться окончания сей драмы. Судя по крикам, монашка попыталась перемахнуть через турникеты. А учитывая то, что Такаги являлась все-таки тренированным оперативником Отдела Искариот, в успехе ее предприятия сомневаться не приходилось. Волшебницы и алхимик поспешили дальше, к платформе. Им повезло: поезд еще не тронулся, и они едва успели забежать в вагон за пару секунд до закрытия дверей. Искариотка, как выяснилось, следовала за ними по пятам, и лишь чудо уберегло беглянок от участи оказаться в одном вагоне с вооруженной разъяренной церковницей.
Состав тронулся, и основательно взлохмаченной в ходе погони Такаги оставалось только опустить катану и наблюдать, как поезд неспешно набирает скорость. Пока он не скрылся в туннеле, из окон на Юмико удивленно поглядывали пассажиры, встревоженные суматохой в вестибюле. Вся ярость улетучилась так же внезапно, как и появилась, и монахиня, в конце концов, позволила увести себя полиции и даже, скрепя сердце, отдала им свой верный меч. К ним добровольно присоединилась Хайнкель, не желающая даже в участке расставаться с напарницей, и обнаружившие у нее пистолеты служители закона охотно согласились сопроводить обеих леди до выяснения обстоятельств.
А тем временем Александр Андерсен, ничего не подозревающий о конфликте своих подчиненных с полицией, продолжал битву с Элезией Сиэль. Бой шел на равных, противники практически не уступали друг другу, а там, где Андерсен пытался одержать верх с помощью силы, Сиэль противопоставляла скорость и ловкость. В результате никто из дуэлянтов не получил ни царапины, а уставший наблюдать за сражением Мистер Рассвет тихонько прикорнул на травке под ближайшим деревом — бессонная ночь все-таки взяла свое.
Неизвестно, о чем думали прохожие, но полицию так никто и не вызвал. Позднее то, что служители закона так и не вмешались, объяснялось суматохой на Тоттенхэм Корт Роуд. Как бы то ни было, церковники оказались предоставлены сами себе и вскоре собрали вокруг приличную толпу зевак. Впрочем, и Андерсену, и Сиэль было не до конспирации: оба так сосредоточились на битве, что обращать внимание на прохожих было попросту некогда. И дело было, в общем-то, не в том, что противники так хотели уничтожить друг друга — во всяком случае, не отец Андерсен. В Сиэль он видел только помеху своим профессиональным обязанностям — и ничего более. Он не щадил противницу и уж тем более не поддавался ей; для паладина не было тайной, что экзекуторы Агентства Погребения достаточно сильные бойцы и, конечно, он не ждал легкой победы. Однако святой отец не мог не признать, что эта девочка дерется не хуже любого из кадров Отдела, считая — чего таить — даже самого Андерсена; эта Сиэль не уступит и средней силы вампиру. Искариоту оставалось только окончательно увериться в слухах, что гуляли по всему Ватикану: в Агентстве Погребения не гнушаются даже силами самой темной ночи.
Но вот, наконец, удачный бросок; одно из освященных лезвий паладина достало экзекутора, и та зашипела от боли, зажимая обильно кровоточащий порез на бедре. Однако в следующее мгновение Андерсен обнаружил, что вновь отбивает по-змеиному быстрые удары противницы. Бой и не думал заканчиваться.
Симпатичное прежде личико девушки-экзекутора исказила черная ухмылка, придавшая ей пугающее сходство с Юмиэ; рана же исчезла бесследно.
Андерсен позволил себе неожиданно скупую усмешку.
— Так вот оно какое, оружие Агентства, — протянул он с напускной задумчивостью. Следующий удар святого отца вновь пропал втуне, встретив на своем пути блестящий — иначе и не скажешь — блок. — Так я и думал. Действительно, почему бы похоронникам не иметь своего собственного регенератора? Это же так удобно...
Это уже была скорее издевка, но в ней чувствовалось и нечто иное — но что? понимание? тоска? сострадание? У Сиэль не было времени разбираться в оттенках и выражениях, удар следовал за ударом, один сильнее другого, следующий безжалостнее предыдущего. И все ярче, все жарче, все алее дымка ярости, застилающая взор, и с губ вместо слов — рычание и змеиное шипение:
— Неплохо они там в Агентстве устроились, да? — Удар и снова удар, к черту защиту, не отступать! — Удобно, да?
Что-то мешает смотреть, из-за чего-то все вокруг расплывается, словно бы она не просто так носит эти бесполезные очки, словно она и правда близорука. А, это слезы... Как не вовремя.
В голове проносится мысль, что вот сейчас-то как раз самое время отступить — в таком состоянии, в гневе и слезах, ей точно не победить. Да и кому нужна эта победа? Ей? Смешно.
Но жажда гонит ее вперед, вновь и вновь на эти поющие клинки, чей танец сливается в одно неразличимое сверкающее пятно. Жажда, словно отголосок той, давней, но еще не забытой... Вновь и вновь — оставлять свою кровь на чужом мече; вновь и вновь — пока в ней не останется крови, пока по жилам не польется обжигающий святой огонь; вновь и вновь...
Пока в глазах не зажжется ослепительная тьма. И она вновь не услышит голоса. Кажется, она перестала просыпаться каждую ночь в поту... Кажется, она начала забывать...
Нет. Сколько бы ни прошло времени, ей не забыть. Не простить. Да... это жажда. Жажда мести.
Такой ее оставил Роа — чудовищем на потеху церковникам. Чудовищем, не способным умереть. Чудовищем, лишенным смерти. Истерзанная сотнями, тысячами пыток, которым ее подвергали ученые-церковники; обреченная на вечный голод, вечную жажду мести. За что? Да просто так, потому что угораздило родиться с душой Роа Вальдамьонга. Потому что древний вампир, поселившийся в ней подобно червю, отравил ее бессмертием, вырвал из обычного течения жизни и извратил грехом.
И после всего этого оставил ее одну. Пришла Арквейд Брюнстад и вырвала Роа Вальдамьонга из души Сиэль. Пришла Арквейд Брюнстад и раздавила червя. Но тогда Элезия... Нет, Алиса* Сиэль тоже — умерла.
Умерла и воскресла. И попала к ним — к церковникам.
Ненависть. Там, где раньше жил Вальдамьонг, в том уголке ее души, который вот уже два десятка лет как пустует, поселилась ненависть. Неизбывная; непобедимая; черная. О да. Теперь она умеет ненавидеть. Она научилась ненавидеть.
Она ненавидит церковников. И Арквейд Брюнстад. И, конечно, Роа Вальдамьонга. Всех мертвых апостолов без исключения. И Александра Андерсена — тоже.
Она ненавидит все в этом человеке. Его серую рясу. Его клинки. Крест на его груди. Его ухмылку, никак не сползающую с лица. Его сумасшедшие глаза, такие яркие, что больно смотреть. Даже то, что она ничего не знает о нем — она ненавидит. Но более всего она ненавидит то, что он — церковник. Ее враг.


Что заставляет эту девочку продолжать сражение? Андерсен не знал ответа на этот вопрос, да и не нуждался в нем. Элезию Сиэль нужно убрать с дороги; она позволила эмоциям вмешаться в рабочие дела — что ж, это ее проблемы. Однако она сама стала проблемой — его, Андерсена, проблемой. Видит Бог, не ему нужна эта драка, не он ее затеял. Но почему ему приходится разбираться с этим? Разве для того он прибыл сюда, в Лондон?
Что ж, Похоронному Агентству еще придется ответить за этот кавардак. Даже если это затеяла не Нарбарек, — не важно. Это ее сотрудница и ее организация, в конце концов. Но все это потом... Сначала разобраться с глупой девчонкой.
Однако сие не так просто. Обычный человек уже давно бы сдался, а Сиэль хоть бы хны. Даже Андерсен уже начинает чувствовать усталость, несмотря на постоянные тренировки. Сколько уже идет бой? Полчаса? Или час? Солнце, необычно жаркое для конца августа, застыло в небесах, словно намертво прибитое к их стеклянной бесконечности.
Пот струится по лбу и щекам — нет времени даже утереться рукавом. Глаза Сиэль, прежде ярко-синие, а теперь ставшие темнее ночного неба, приковывают к себе взгляд, а на самом их дне, там, за границей бесконечного одиночества, словно отблеск огня Преисподней, горит пламя неутолимой жажды. Усмешка пропала куда-то, и теперь смертельно-бледное лицо девушки словно бы вовсе потеряло какие-либо эмоции. Не осталось ничего — лишь холодная бездна в глазах.
Откуда же у нее такая нечеловеческая выносливость, где она берет силы для нового удара? И сколько еще он, Андерсен, сможет отражать эти удары? Осознание того, что лучший паладин XIII Отдела Искариот уступает какой-то девчонке, судя по виду едва закончившей старшую школу, всколыхнуло что-то в его душе; святой отец зарычал, в мыслях взметнулся пожар ярости, разом сжегший все ненужные вопросы. А следующий удар церковника отбросил Сиэль далеко назад.
Впервые за последнее время маска отчуждения на лице агента Погребения сменилась совсем человеческой растерянностью. Словно стряхнув с себя морок или проснувшись от страшного сна, Сиэль с удивлением взглянула на отца Андерсена, а миг спустя ей пришлось уйти в глухую защиту, поскольку теперь уже падре отбросил всякую осторожность и пошел напролом. С этого мгновения ситуация изменилась в корне: Элезия более не нанесла ни одного удара, а только отбивала атаки паладина и ни о чем другом даже помыслить не могла. Вся ярость, все желание отомстить как-то разом оставили ее, а вместе с ними покинули Сиэль и безграничная сила, и бесконечная выносливость. Она снова стала самой собой — благоразумной Элезией Сиэль, седьмым агентом Погребения; только от Андерсена это ее нисколько не спасало, и она со всей возможной ясностью и сопутствующим ей ужасом осознавала, что проиграла.
Проиграла даже не успев понять, что за игру затеяла. В душе Сиэль поднялась буря смятения: она осознала, наконец, что натворила, и преисполнилась не только ужасом, но и стыдом. Как она посмотрит в глаза Нарбарек, если, конечно, выживет в этой битве с паладином Андерсеном?
Но еще более грызло ее отчаяние: неужели наследие Роа в ее душе так сильно, что она подняла оружие против этого человека. И не только против него — но и против его убеждений, которые клялась разделять. И не важно, что Агентство не требует от своих сотрудников искренней веры; преступление Сиэль было едва ли менее серьезно, чем измена родному государству.
И всему виной застарелая боль, с которой Сиэль так и не смогла справиться. Прошлое, которое всего пару минут назад питало гнев и давало силы сражаться дальше, теперь отбирало их жалкие остатки. И, когда отчаяние перевалило все возможные пределы, девушка-агент попросту упала на колени, беспомощно глядя, как на нее опускается сияющий клинок Андерсена.
И тут произошло непредвиденное: Мистер Рассвет, внезапно очнувшийся от своей дремы, рванулся Андерсену наперерез, вклинился между ним и Сиэль, раскинув руки в защитном жесте, и замер в сей неудобной позе, зависнув над напарницей и рискуя свалиться на нее и, при особенно неудачном стечении обстоятельств, захватить с собой еще и святого отца.
Человек, не понаслышке знавший, что такое страх, единственный здесь настоящий трус — оказался храбрее и самоотверженнее своей коллеги, бесстрашной Элезии Сиэль. Наверное, он просто больше боялся того, что его напарница погибнет здесь, у него на глазах, чем возможности самому быть заколотым ужасными клинками.
И, как ни странно, Андерсен остановился, не закончив гибельной атаки. Сверкающие лезвия замерли в жалких сантиметрах от открытой груди экзорциста. Медленно, очень медленно зловещий хищный оскал на лице святого отца сменился обычной, но не такой пугающей ухмылкой, и еще медленнее руки отвели оружие в сторону.
— Мисс Сиэль, — тяжело дыша от ужаса, обратился Мистер Рассвет в сжавшейся за его спиной девушке, — все в порядке?
— Да, — выдохнула Элезия, чувствуя, что еще немного — и сердце выпрыгнет из груди. — Все в полном... Мистер Рассвет?
Ее напарник опасно зашатался, и девушка поспешно встала на ноги, чтобы поддержать экзорциста, прежде чем тот упадет.
— Благодарите милосердные небеса, — небрежно бросил ей Андерсен, пряча клинки в складках длинной рясы, — что у вас есть такой самоотверженный друг. Еще бы немного — и вас бы не спасли даже ваши удивительные регенераторские способности. В следующий раз, — святой отец поправил очки, — так оно и будет, можете не сомневаться.
Сиэль ничего не ответила. Экзекутор отвела взгляд в сторону, словно боялась случайно встретиться взглядом с Александром Андерсеном. Поддерживая напарника, едва державшегося на трясущихся ногах, она скорее пряталась спрятаться за внушительной фигурой экзорциста, чем действительно помогала ему. При этом ее посетила мысль, что подобная помощь может потребоваться и ей самой.
Черт знает, что творится. Зачем она вообще полезла в драку?
Этот же вопрос крутился на языке паладина. Он ведь просматривал личное дело Элезии Сиэль в Ватикане и никогда бы не подумал, что она способна на столь необдуманные поступки. Кто угодно, но только не седьмой сотрудник Агентства. Впрочем, они ведь все себе на уме: никогда нельзя быть уверенным в дальнейших действиях питомцев Нарбарек. Однако...
Вопрос, так и просившийся быть озвученным, задал, как ни странно, немного пришедший в себя Мистер Рассвет. Причем вопрос сей в его устах, прозвучал без лишнего обвинения; казалось, что он обращается к неразумному ребенку, с полным осознанием того факта, что сделанного все равно не воротишь, а отругать дитя все равно вроде как нужно, чтоб в следующий раз такого не повторилось. Итак, Рассвет спросил:
— И чего это вас драться-то потянуло, а, мисс Сиэль? Что мы теперь скажем директору?
Андерсен улыбнулось: это немного напоминало его самого, когда он общался с приютскими детишками. От внимания паладина не укрылось, что теперь скорее Мистер Рассвет поддерживает девушку, чем она его. Что ж, такая битва даже Андерсена может подкосить, что уж говорить о хрупкой леди... Хрупкой леди? Ну да...
До святого отца донесся слабый ответ Сиэль:
— Да сама не знаю. Вспомнилось вдруг... ну, ты знаешь...
— Так я и думал, — Рассвет сокрушенно покачал головой. — Так и знал, что когда-нибудь нервишки ваши сдадут. Но кто бы мог подумать, что это случится так неожиданно и не вовремя...
— Твоя правда. Александр Андерсен, — Сиэль неожиданно выпрямилась и прямо взглянула в глаза паладина. Казалось, что что-то сломалось у нее внутри, но при этом она хотела показать, что все в полном порядке. Однако было очевидно, что поломка была, и была уже давно. Так бывает, если долго не лечить болезнь: вроде не было никаких признаков, а потом на пациента неожиданно сваливается вся симптоматика разом. — Я прошу прощения за этот случай. Надеюсь, что...
— Зря надеетесь, — оборвал девушку святой отец. — О вашем поступке будет доложено, уж я об этом позабочусь.
Сиэль неожиданно улыбнулась:
— Уж в этом я не сомневалась. Думаю, я разочаровалась бы в вас, если бы было как-то иначе. А надеюсь я на другое.
— На что же? — полюбопытствовал Андерсен.
— На то, что ваша совесть паладина не пострадала. Если мне не изменяет память, я была ужасно близка к победе.
— Но вы не победили.
— Увы, это правда, — легко согласилась Сиэль. К ней вновь возвращалась на секунду отступившая слабость. Видения прошлого обступали со всех сторон, застилая взор. Пальцы с силой впились в локоть Мистера Рассвета, как в последний оплот реальности.
— Мисс Сиэль! — Вскрикнул экзекутор, но девушка не откликнулась. Голова ее безвольно откинулась назад, и вся она обмякла в руках напарника, безуспешно пытающегося вернуть ее в чувство.


Ночь наступала медленно, словно нехотя. Наползала на покрывшийся нервной испариной тумана город, точно чересчур жаркое, душное покрывало. Полная луна не спеша карабкалась по небосклону. Звезд не было; будто бы неведомое божество сдуло их с ночной выси. Лондон болезненно лихорадило: число жертв неведомых кровопийц-маньяков било все возможные и невозможные рекорды, мирные жители и полиция впали в отчаяние. В Скотланд-Ярде строили всевозможные теории, одна сказочнее другой; в прессе и на телевидении царила атмосфера полной паники. Никто ничего не знал, и от этого становилось только страшнее. Сама ночь словно бы вселяла ужас в человеческие сердца — ужас, с которым невозможно было бороться.
Невесело было и в особняке Хеллсинг. Впервые за несколько лет сэр Интегра полностью забросила работу и бесцельно бродила по дому. За нею хвостом следовали Уолтер и Виктория; они не осмеливались ничего говорить, чтобы не разбудить в хозяйке гнев, но и не оставляли ее одну ни на минуту. Виктория была огорчена и обижена на Алукарда и Арквейд за то, что те не взяли ее прошлой ночью на охоту, пусть даже ничего интересного там и не произошло. Однако она не жаловалась Интегре на своего Мастера, боясь рассердить ее еще больше. Алукарду и без того досталось; несмотря на то, что он оставался спокоен и не считал Роа Вальдамьонга и Неро Хаоса достойными противниками, они все же умудрились перебить целую кучу народу, и Носферату ничего не смог с этим поделать. Оба мертвых апостола были столь хороши в игре в прятки, что отыскать их можно было только лишь в том случае, если они позволят себя найти.
Это, конечно, не устраивало и не могло устроить Интегру. За Лондон и за спокойствие его жителей она отвечала перед Королевским Домом — а тот, хоть и был благосклонен к Хеллсингам многие годы, мог и потерять веру в них после того, что стряслось. А тут еще и Ватикан, Искариоты, Александр Андерсен... Алукард, на самом деле, с гораздо бо́льшей охотой сцепился бы со святым отцом, чем с любым из древних вампиров, оставив последних лунной принцессе, но Интегра не могла допустить конфликта с Ватиканом. По крайней мере не сейчас, когда у XIII Отдела есть нужная Ордену информация. Хотя, видит всемогущий Господь, сэр Хеллсинг и сама не отказалась бы набить морду кому-нибудь из этих шавок-Искариотов. И, похоже, с ней была полностью согласна Элезия Сиэль, которую сегодня указом Ее Величества Королевы лишили всех полномочий посланца Ватикана. Теперь она оставалась в городе исключительно на правах туристки, и, уж конечно, ее это никак не могло радовать.
С утра и до полудня об Элезии ничего не было слышно; возможно, затаилась или бесцельно шаталась по городу. К особняку агент не приходила и на посланное еще утром письмо-уведомление не ответила.
Интегра понимала, что Сиэль ни в коем случае не сможет усидеть на месте и, скорее всего, отправится на охоту за Роа вместе с Арквейд и Алукардом. Или, чего лучше, нападет на самих Искариотов, в безумной попытке отомстить. Сэр Хеллсинг понимала также, что по-хорошему следовало добиться депортации из Лондона и экзекутора, и ее напарника, но против этого восставали железные принципы и честь главы Ордена Протестантских Рыцарей. Да, она, Интегра, никак не могла быть на стороне человека Агентства Погребения, однако ничего не могла поделать. Она чувствовала симпатию по отношению к этой девочке, столь страшно пострадавшей от вероломства и коварства Ватикана. Арквейд кое-что рассказала Интегре о судьбе экзекутора, и теперь сэр Хеллсинг никак не могла отделаться от мысли, что изгонять седьмого агента из Лондона не более правильно, чем позволять остаться здесь Искариотам.
А после полудня пришло сообщение о том, что члены Отдела Искариот и Агентства Погребения подрались прямо в центре города, на глазах у ошеломленных жителей и гостей Лондона.
И тут посыпалось. Полиция задержала Юмико Такаги и Хайнкель Вольф; ситуация с Сиэль и Андерсеном до сих пор не прояснилась — весь день Интегра порывалась сама поехать и разобраться, но каждый раз ее останавливали Виктория и Уолтер, боящиеся, что хозяйка разнесет там все в пух прах; Сион Эльтнем и еще две неизвестных женщины вместе с ней скрываются в неизвестном месте. Сколько ни пыталась Интегра выяснить, с кем именно сбежала опальный алхимик — никто так ничего и не сказал по существу. В общем, 26 августа 1999 года явно никак нельзя было назвать самым счастливым днем в жизни Интегры Хеллсинг. В результате сэр-леди не выдержала напряжения и, сославшись на головную боль, скрылась в спальне, захлопнув дверь перед носом Виктории и Уолтера, и просидела там до самого заката.
«Дикие гуси», поселившиеся со вчерашнего дня на территории особняка, тоже беспокоились, видя волнение хозяйки. Даже их капитан Пип Бернадотте перестал отпускать соленые шуточки в адрес Виктории. В отряде поселился слух, что скоро им предстоит принять участие в невиданной битве. Интегре было лень разубеждать их, и слухи крепли, обрастая подробностями, почерпнутыми из газет и телевизионных передач.
Арквейд, как и Интегра, заперлась у себя в комнате и безвылазно сидела там с тех пор, как они с князем нечисти явились под утро с охоты. Алукард тоже почти сразу удалился в подземелье, не прислушиваясь особенно к тому, что твердила ему разгневанная Интегра.
Сэр Хеллсинг успела вернуться в свой кабинет как раз вовремя: кто-то робко поскребся в дверь, и вот уже на пороге стоит Арквейд, а за спиной у нее высится мрачная фигура Алукарда. Тот сдвинул бывшую принцессу в сторонку и сам шагнул в кабинет. У Брюнстад при этом был весьма потешный вид, да и сама ситуация казалась забавной, вот только самой Интегре было не до веселья. Виктория сжалась за ее левым плечом, не зная, чего опасаться больше — жутковатой улыбки Мастера или растущего гнева хозяйки.
— Мы отправляемся на охоту, моя госпожа, — объявил князь нечисти вместо приветствия.
Интегра ничего не ответила. Рука привычно потянулась к портсигару. Вытянув сигару и медленно закурив ее, сэр Хеллсинг, наконец, подняла холодный взгляд на своего слугу.
— Надеюсь, на этот раз вы вернетесь с добычей. А то до этого вы как-то меня не впечатлили.
Алукарда, казалось, это замечание совсем не задело. Арквейд за его спиной прислонилась к дверному косяку и, сложив руки на груди, нахмурилась. На ней была та одежда, в которой она прибыла в город. Уолтер постарался на славу: от кровавых пятен, совсем недавно красовавшихся на белой кофте, не осталось и следа.
— Можешь не сомневаться, Интегра, — спокойно откликнулся Алукард. — Уж в этот раз мы достанем их. Обоих, — стремительно развернувшись, он направился к двери и, проходя мимо Арквейд, бросил ей коротко: — Идем.
Та молча последовала за ним, и вместе они покинули особняк.
Виктория с тоской посмотрела им вслед. Ее нестерпимо мучило пренебрежение Алукарда, упорно не берущего ее на охоту. Она не видела здесь ни грана заботы, о которой толковали Интегра и Арквейд, — только осознание собственной никчемности давило на сердце юной дракулины. Но ничего не поделаешь; не лезть же с этой проблемой к Интегре, право слово... Она бесшумно выскользнула из кабинета, где с каждым мгновением становилось все более душно, словно перед грозой. Она предпочла оставить Уолтеру все заботы о госпоже Хеллсинг, явно пребывающей на грани гневной истерики; как не смотри, а у дворецкого всяко лучше выйдет успокоить хозяйку, — нет никого, кто еще так хорошо знал бы Интегру, как старый мистер Дольнез.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Виктория вышла на улицу и медленно побрела по следам Алукарда и Арквейд. Она знала, что нет ничего правильного в том, чтобы идти за ними, но шаг ее невольно ускорялся по мере того, как она настигала своего учителя и его спутницу.
Арквейд молча шла за Алукардом, удивляясь четкости и уверенности его шага. Поначалу она решила, что ей кажется, но с течением минут только убедилась в своих подозрениях.
— Алукард, — позвала бывшая принцесса. — За нами следят. Это...
— Виктория. Я знаю, — откликнулся пятисотлетний вампир мрачно и вздохнул. — Глупая любопытная девчонка. Когда-нибудь она поплатится за свою беспечность.
— Она не более беспечна, чем я, — возразила Арквейд.
— Нашли, чем гордиться, — хмыкнул Алукард. — Вы обе, черт вас подери, как дети малые. С Викторией, в общем-то, все понятно: она ребенок и есть; но вы, белая принцесса... вы просто удивляете. Я многое ожидал от последней из истинных предков, но вы вдребезги разбили все мои представления.
— Зато вы полностью оправдываете славу как самого бесчувственного и толстокожего чурбана среди мертвых апостола, — надулась бывшая принцесса.
Алукард остановился так резко, что Арквейд едва не налетела на него, и медленно обернулся. Желтые стекла его очков опасно сверкнули, ветер рванул полы алого плаща. Какое-то время он выглядел настолько разгневанным, что Арквейд поневоле пожалела о своих словах. Поистине, иногда лучше промолчать. Однако спустя пару мгновений безмолвия князь нечисти вдруг захохотал — весело и мрачно одновременно.
— Ну, по крайней мере, вы ведь не будете отрицать, что это мне чертовски идет, верно? — с иронией спросил он, отсмеявшись.
— Не буду, — Арквейд робко улыбнулась. — Хотя, должна признать...
— Я понял, понял, — Носферату приподнял руки в шутливой капитуляции. — Я не хотел задеть вашу гордость, о прекрасная Дея Торис, миледи.
— Вам прекрасно известно, что я лунная принцесса, а не марсианская, — притворно обиделась Арквейд. Спрятав руки за спину, Брюнстад окинула своего собеседника веселым взглядом.
— А вы не находите, что ваша планета в последнее время какая-то слишком уж алая? — Вопросом на вопрос ответил князь нечисти, указав на неподвижно висящую в ночных небесах полную луну.
— Это спутник, а не планета, — рассеяно проговорила бывшая принцесса Шинсо.
— Ну извините. Я родился в темные времена Средневековья, мисс Ая Плутишка. Вы так и не ответили на вопрос.
— Вы тоже. У вас неплохие знания новейшей литературы для средневекового рыцаря. Дея Торис, кто бы мог подумать...
— Пятьсот лет — долгий срок. Не одного же Брема Стокера мне читать? — Алукард усмехнулся, поправив съехавшие на кончик носа очки. — Книги живут дольше людей... Скажите-ка мне лучше, откуда вы сами узнали о Дее Торис, вы же...
— Невежливо напоминать леди о ее возрасте, — взмахом руки остановила Носферату Арквейд; в этом жесте было больше кокетства, чем возмущения, как и в ее словах. — И уж совсем нехорошо — о ее дурных привычках. Имейте совесть, господин. У меня тоже могут быть свои секреты.
— Прошу прощения, — с деланным смирением проговорил Алукард. А затем неожиданно стал каким-то непривычно серьезным. Вечная улыбка растаяла на его устах, когда он вновь поднял взгляд к небесам. Нахмурившись, бывший граф пробормотал задумчиво: — И все-таки странная луна нынче, верно? Багряная...
Арквейд вздрогнула и бросила быстрый взгляд на Алукарда. Затем неуверенно улыбнулась.
— Д-да, наверное. Я думала, для Лондона это в порядке вещей.
— Но не каждую ночь.
Арквейд отвела глаза, словно бы боясь встретиться взглядом со своим спутником. Чтобы сменить тему разговора, она негромко спросила:
— И все же, Алукард... Как нам быть с Викторией?
— Пока — никак, — Носферату махнул рукой. — Пусть делает, что хочет. Если напорется на кого-нибудь из наших клыкастых «друзей», что ж, значит, мы быстрее их найдем.
И он вновь пошел вперед. Туман низко стелился вокруг них, и фонарный свет путался в нем, смешиваясь с непривычно густым, ярким сиянием полной луны.
Какое-то время они шли молча. Виктория не подходила к ним близко и вообще никак не обнаруживала своего присутствия, пока вдруг ночную тишину не разрезал крик ужаса.
— О, кто-то все-таки клюнул на наживку, — торжествующе воскликнул Алукард. Он повернулся и пошел обратно, туда, откуда слышался крик. Арквейд поспешила за ним. Они увидели Викторию, отбивающуюся от пары непонятных черных тварей — вроде бы вепрей. Твари наседали, юная дракулина отступала, сжимая рукой раненное плечо. Князь нечисти тяжело вздохнул. — Она безнадежна.
— А, значит, я все-таки не ошибся, — раздался во мраке знакомый голос Неро Хаоса. Десятый прародитель бесшумно выступил из тени. — Эта девочка действительно связана с вами, — взгляд его бесцветных глаз скользнул с Арквейд на Алукарда и обратно. Черные «вепри» оставили Викторию в покое и вернулись к своему хозяину. Дракулина поспешила спрятаться за спиной Мастера.
— Неро Хаос, — голос Арквейд прозвучал неожиданно холодно. — А где Вальдамьонг?
— Где-то в городе, копит силы, — бесстрастно откликнулся мертвый апостол, пожав плечами. Это движение переросло во что-то большее, его тело под плащом странно взбугрилось; в следующее мгновение что-то ослепительно сверкнуло, и перед Арквейд, Алукардом и Викторией предстал огромный черный ящер с крыльями — настоящий дракон из средневековых легенд. Дракон раскрыл кроваво-алую пасть, язык вывалился наружу, словно лестница в ад; пахнуло гнилью и дымом, в пыль закапала окутанная ядовитыми испарениями, черная, как смола, и такая же вязкая, слюна. Огненные глаза чудовища с желтыми вертикальными, как у кошки, зрачками горели во тьме точно пара фонарей; черный хвост с громадными костяными шипами яростно метался из стороны в сторону, играючи сдирая с мощенной поверхности тротуаров каменные плитки.
Однако Арквейд быстро потеряла интерес к легендарной твари; ее взгляд был направлен куда-то вверх, на крышу одного из высотных зданий. Вампирские глаза белой принцессы различили на фоне луны знакомый силуэт. Роа...
— Уходите отсюда, Арквейд, — негромко велел Алукард, доставая из-под плаща свои верные пистолеты. — Я с этим разберусь.
— Но...
— Не спорьте. Принцессам не положено сражаться с драконами, — на лице князя нечисти вновь появилась саркастическая ухмылка. Впрочем, тон его показался Арквейд лишенным иронии и насмешки. — Ведь верно?
Некоторое время девушка колебалась. Но затем взгляд бывшей принцессы вновь обратился туда, где стоял ее самый старый и ненавистный враг. Она кивнула и в следующее мгновение растворилась в ночи.
Как только Арквейд скрылась, Алукард поднял пистолеты и выстрелил, — но не в дракона, а в Неро Хаоса.
Выстрел снес мертвому апостолу половину лица, превратив его в кровавую маску обгоревшего мяса; только глаза каким-то непостижимым образом продолжали гореть адским пламенем, да то, что еще пару мгновений назад было ртом, раскрылось в какой-то жуткой усмешке.
— Бесполезно, — послышался холодный голос мертвого апостола. Алукард увидел, как по изуродованному лицу вампира-алхимика подобно волне прошла какая-то дрожь: поврежденные ткани, мышцы и кожа восстанавливались, регенерировали. Несколько коротких мгновений, — и мертвый апостол вновь предстал в своем изначальном облике; только вздутые вены на висках и лбу какое-то время еще указывали на то место, где совсем недавно были самые разрушительные повреждения. — Даже если вы уничтожите это тело, вы не сможете убить меня таким образом. Для меня не существует концепции «истинного тела»; все создания и сущности, что рождаются во мне, и которых вы называете моими фамильярами, — все они — это я. А я — это они.
— Да неужели? — Бесстрастно откликнулся Алукард, которого, похоже, не тронули ни регенерация, ни речи профессора Неро. — Значит, если я уничтожу дракона...
— Ничего не изменится, — медленно кивнул бывший алхимик. — Пока я жив, они тоже будут жить. Пока живы они, я не умру. Я не знаю ни одного способа уничтожить меня без применения специального оружия. И речь идет не о концептуальном оружии церковников и прочих охотников на нечисть. Чтобы убить меня, нужно уничтожить разом все заключенные во мне сущности.
— Я ведь ваш враг, профессор, — вкрадчиво напомнил мертвому апостолу Алукард. — Я, конечно, понимаю, что у вас было нелегкое прошлое в Море Эстрей... но я ведь не студент.
— Я упоминал, что мое существование представляет для меня только научный интерес, — все тем же флегматичным, даже, пожалуй, равнодушным тоном проговорил в ответ вампир-алхимик.
— Хорошо, что оно вообще представляет для вас какой-то интерес, — пробормотал Носферату. — Значит, вы считаете, что уничтожить вас у меня не получится.
— Вы могущественный вампир, Алукард, и наши способности в чем-то схожи. Но — нет. Скорее всего, мы с вами будем сражаться до тех пор, пока моя жизненная сила не иссякнет. И хотя по меркам бессмертных это случится уже очень и очень скоро, я сомневаюсь, что вы располагаете таким количеством времени.
— Тут вы чертовски правы, профессор, — нахмурился князь нечисти.
Неро Хаос не ответил. Зато ответил дракон: издав громогласный рев, он бросился вперед, оставляя глубокие борозды на каменной кладке огромными хищно изогнутыми когтями. По-змеиному откинув гибкую шею назад и расправив шатром кожистые, как у летучей мыши, с кривыми костяными наростами крылья, мифический ящер завис над невозмутимо ухмыляющимся Алукардом.
Какое-то время ничего не происходило. Но вдруг откуда-то раздался тоненький испуганный полустон-полувсхлип:
— Мастер...
Виктория, о которой все как-то забыли, очнулась от ступора и решила напомнить о себе не в самый удачный момент. Алукард отвлекся, бросив быстрый взгляд на ученицу. А дракону и этого было достаточно: несмотря на огромные размеры, легендарная тварь отличалась поистине змеиной скоростью. Внезапно, словно кобра, дракон разогнул шею и схватил Носферату за алый плащ. Подбросив добычу вверх, ящер вновь поймал ее и сжал челюсти поперек туловища древнего вампира. И затряс головой из стороны в сторону, словно охотничий пес, поймавший куропатку.
Виктория забыла, как дышать, и зажала рот рукой. Во все стороны полетели капли крови ее хозяина и создателя. Одна из них, обжигающе горячая, попала юной дракулине на щеку...
Фонарь, еще недавно горевший ровно, внезапно с треском погас, как и его ближайший сосед; воцарилась темнота, освещаемая только безжизненным светом полной луны. И в этой темноте зажглись глаза.
Сотни глаз. Алых, как лондонская луна.


Роа неподвижно стоял на крыше высотного здания и смотрел на перехваченный черной лентой реки город, вольно раскинувшийся внизу, у него под ногами. Желтые и алые отсветы ночного Лондона играли на лице и волосах вампира; он стоял вполоборота к Арквейд и, казалось, совершенно ее не замечал.
— Моя милая принцесса, — неожиданно проговорил Роа и повернулся к Брюнстад, раскинув руки в гостеприимном жесте, — ты все-таки пришла. Я ждал тебя. Сегодня ты, наконец, станешь свидетельницей моего триумфа.
— Роа, — Арквейд сделала шаг к нему навстречу. В ее глазах появились золотые искры, а на руках удлинились когти, — она готовилась к бою и не скрывала этого. Вальдамьонг же не терял спокойствия, только иронично приподнялась его правая бровь. Апостол не сделал ни одного движения, но вдруг к Арквейд, словно змеи, со звоном устремились тяжелые цепи — точь-в-точь такие, какие удерживали белую принцессу Шинсо на ее троне в подвалах Тысячелетнего замка. Она не успела уклониться; против этих цепей Арквейд ничего не могла поделать, — они опутали ее, стянув руки, ноги и туловище в своих стальных тисках так крепко, что Брюнстад едва не задохнулась.
— Навевает воспоминания, — Роа усмехнулся, глядя на распростертую в цепях, бессильно трепыхающуюся, словно птица в клетке, Арквейд. — Без поддержки церковников ты уже не так сильна, верно, маленькая принцесса? А где, кстати, твой новый дружок, этот Алукард? — Вальдамьонг прищурился, оглядываясь кругом, словно ожидая разглядеть выходящего из мрака князя нечисти. — А, он, наверное, столкнулся с профессором Неро, так? Что ж, я думаю, эта битва им обоим придется по нраву, если верить тому, что я слышал о величайшем из Носферату, — и Вальдамьонг расхохотался столь издевательски, что Арквейд захотелось немедленно вызвать его на дуэль. Она бы так и поступила, если бы не эти проклятые цепи, отсутствие перчаток и то, что они с Роа и так уже фактически находятся на поле битвы. Мертвый апостол тем временем продолжал вещать: — Но пусть их. У нас с тобой, дорогая, есть другие дела. Полагаю, тебе будет интересно посмотреть, как мои питомцы, — бывший церковник сделал широкий жест, и Брюнстад догадалась, что повсюду здесь, в тенях, скрываются полчища голодных упырей, — превратят этот славный город в замечательную кровавую пустыню. А потом, когда мы насладимся этим чу́дным зрелищем... — «Змей Акаши» оказался рядом с Арквейд так быстро, что она даже не заметила его приближения. Ледяная рука вампира взяла девушку за подбородок, развернув лицо так, чтобы Роа смог разглядеть свое отражение в ее глазах. — Или, быть может, ты присоединишься ко мне сейчас, принцесса? Не надоело еще держать себя в руках из никому не понятных побуждений? — Роа был так близко, что их дыхания смешивались. Арквейд сделала попытку вырваться, но бесполезно: его рука держала так же крепко, как и эти проклятые цепи. Губы Вальдамьонга дрогнули в язвительной усмешке, обнажившей его сахарно-белые вампирские клыки, и он отпустил ее. Мертвый апостол достал из ножен на поясе короткий кинжал, сверкнувший в огнях города закаленной сталью, и невозмутимо провел лезвием по своей ладони. Кровь быстро-быстро, толчками потекла по его пальцам и закапала в пыль; зрачки Арквейд расширились, глаза заволокло золотистой дымкой. Роа сказал:
— Немного этой благословенной жидкости, — и ты сможешь сбросить цепи. Во всех смыслах. Чуешь, Арквейд? Это запах твоей свободы, — вымазанные густой кровью пальцы коснулись ее щеки, оставив на ней темно-алый след.
— Ты глупец, Роа, — прохрипела в своих цепях Арквейд. — Мы это уже проходили. Разве ты не помнишь, что случилось в прошлый раз? Кровь превратит меня в неуправляемого демона. Что ты будешь делать, когда я испорчу тебе охоту и обернусь против тебя?
— Битва длиной в вечность — с тобой, моя дорогая принцесса. О чем я еще могу мечтать?
— Безумец.
— О, несомненно, — Роа насмешливо поклонился. — Моя леди, меня восхищает ваша догадливость. Но все это я уже слышал. Раз семнадцать слышал, милая, из твоих очаровательных уст — одно и то же. Может быть, хоть раз ваша светлость снизойдет и скажет, наконец, что-то новенькое?
— Ты чертов ублюдок, Вальдамьонг, и всегда им был.
— Иногда ты бываешь просто невыносимо неизобретательной и грубой, моя дорогая. Ты неисправима. Впрочем, именно это мне в тебе и нравилось с тех пор, как ты сбросила — не без моей помощи — свою извечную маску высокомерного равнодушия. Хотя вряд ли так подобает говорить белой принцессе истинных предков... Но к черту эту лирику; я здесь не для того, чтобы учить тебя хорошим манерам. Демону-лорду они ни к чему, верно?
— Я никогда не стану...
— Станешь. Куда ты денешься, дорогая? У вас, у истинных предков, дорога одна — и когда-то все вы приходите к ее концу. И рвете на себе волосы, считая, что это тупик. Но это не тупик, Арквейд. Это свобода. Тебя все равно ожидает это — рано или поздно. Так чего тянуть? Какая разница, когда импульс доконает тебя — сегодня или через пятьдесят лет? Ты ведь уже перестала ценить свое бессмертие? Все перестают. И только я, так долго стремившийся к жизни сквозь тенета смерти, все еще наслаждаюсь тем, что могу дышать этим грязным, наполненным смогом воздухом.
— От тебя не так уж много осталось, — пробормотала бывшая принцесса в ответ. — Ты хоть помнишь, каким был настоящий Михаэль Роа Вальдамьонг? Или все, что ты знаешь — это бесконечная жажда жизни и ничего сверх того?
— Даже если и так — это уже немало, верно?
— Живым тебя делают не воздух и земля под ногами.
— Бесполезно, принцесса, — Роа поднял руку, испачканную все еще сочащейся из раны кровью, и с удовлетворением отметил, как Арквейд жадно следит за каждым ее движением, как безумно бьется жилка на шее принцессы Шинсо. — Из нас двоих не я, а ты висишь здесь в цепях и сгораешь от вампирского импульса. Так ты меня не убедишь. Придумай что-нибудь получше. Или... — Его окровавленные пальцы почти нежно легли ей на губы. Алые глаза Роа почернели как у Сиэль, когда она пыталась что-то кому-то внушить с помощью своего мистического взгляда подчинения. Однако и у Арквейд, как у истинного предка, тоже была эта магическая цепь, не менее сильная, чем у любого из Носферату, и какое-то время золото и оникс сражались между собой за право отдавать приказы. Но запах крови оказался слишком силен, и сила воли бывшей принцессы таяла, как снег ярким весенним днем. Когда Арквейд готова была уже сдаться и уступить жажде, раздался выстрел.
Пуля из освященного серебра попала Вальдамьонгу в переносицу, и сила удара была такова, что апостола отбросило от Арквейд на несколько метров. Тяжелые цепи, удерживавшие девушку, пали, рассыпавшись пеплом, и Брюнстад мешком свалилась на землю, прямо под ноги тому, кто стрелял в Роа.
То был Алукард. Его алый плащ превратился в лохмотья, свою широкополую фетровую шляпу он потерял, пока сражался с Неро Хаосом и его фамильярами. Оранжевые очки тоже, вероятно, остались на покинутом поле битвы, — стекла их вылетели из оправы и разбились, так что теперь они были бесполезны. Однако глаза Носферату горели все тем же кровавым огнем, а на лице написано было торжество.
— Я вижу, вы тут развлекаетесь без меня, Арквейд? — Весело спросил Алукард, галантно подавая девушке руку и помогая ей встать. Она едва держалась на ногах, — ее всю трясло в лихорадке импульса.
— О, дорогой гость, вы как раз успели к ужину, — выстрел, конечно, не убил Роа Вальдамьонга, но поверг его на колени, и теперь ему пришлось приложить некоторое усилие, чтобы подняться на ноги. Рана на лбу затягивалась с шипением, нехотя, гораздо медленнее, чем если бы выстрел был сделан из обычного оружия. Наконец, пуля выпала и со звоном покатилась по земле, сверкая серебром из-под покрывающей ее крови. Роа тем временем продолжал говорить: — Окажите нам любезность, милорд, присоединитесь к нашему небольшому празднику.
— С большим удовольствием, — Алукард улыбнулся своей извечной жуткой улыбкой и вновь направил Casull в Роа.
— А профессор Неро не почтит нас своим присутствием? — Как ни в чем не бывало, лениво спросил Вальдамьонг, не обратив на оружие ровным счетом никакого внимания.
— Боюсь, что нет. Он должен собрать свою разбежавшуюся живность. У него на это уйдет много времени... Впрочем, теперь он им уже не ограничен.
— Ах вот как? Какая жалость, — равнодушно откликнулся Роа, которого потеря заклятого друга, похоже, не особенно волновала. Гораздо больше его беспокоило то, что Хаос не расправился с Алукардом, и что сам Алукард смог справиться со столь грозным противником, с которым даже сам «Змей Акаши» старался поддерживать дружеские отношения. — Что ж, остается только пожелать ему удачи...
— Она ему понадобится.
— Не сомневаюсь.
Алукард обошел Арквейд и встал между ней и Роа. Ствол его пистолета по-прежнему был направлен в Вальдамьонга. Тот сложил руки на груди и склонил голову на бок.
— Почему вы защищаете эту женщину, лорд Алукард? — спросил он, с интересом глядя на князя нечисти. — Вы могли бы присоединиться ко мне и стать одним из двадцати семи прародителей — у нас как раз есть свободные места. Я думаю, принцесса Альтруж рассмотрела бы вашу кандидатуру. Видите ли, она в некоторой степени моя должница...
— Я дал обещание, — ответил Алукард. — К тому же мне не нравятся ваши методы; защищать этот город мой долг, а вы пытаетесь разрушить его. И наконец, я никогда не стремился стать «одним из», если вы понимаете, о чем я говорю.
— Боюсь, что мои представления о чести и долге немного изменились за последние восемь веков. Так что я очень сожалею.
— Что ж, я не скажу, что ожидал услышать нечто другое. В таком случае, я думаю, вы не будете возражать, если я... — вместо того, чтобы закончить свою мысль, Алукард спустил курок. Однако в этот раз Роа был готов, и в его планы не входило поймать еще одну порцию освященного серебра. Его упыри накопили для своего хозяина достаточно энергии, чтобы Вальдамьонг смог пустить в ход парочку своих собственных припрятанных в рукаве козырей. Он поднял правую руку и щелкнул пальцами.
В сторону Алукарда устремилось множество алых «стрел» — что-то вроде кровавого дождя, только летящего параллельно земле. Одна из них столкнулась с пулей в воздухе прежде, чем та успела достигнуть мертвого апостола; раздался взрыв, окутавший все вокруг густым дымом. Остальные стрелы летели сквозь него, управляемые волей «Змея Акаши», прямо в князя нечисти. Тот не сделал ни малейшей попытки уйти с линии огня: одна из кровавых капель Вальдамьонга чиркнула Носферату по лбу и рассекла кожу до кости; другая воткнулась ему в глаз такой силой, что должна была, вероятно, дойти до мозга; и еще полчища их товарок поразили Алукарда в грудь и в живот, и в руки, и в ноги, и, наконец, тело его не выдержало этого смертоносного, поистине сокрушительного напора, и бывший граф упал сначала на колени, а затем грянулся оземь, ничком, подняв облачко пыли.
Пошатываясь, Арквейд с трудом добрела до него и, опустившись на землю рядом с поверженным Носферату, осторожно потрясла его за плечо.
— Очнитесь, Алукард, — сказала она с мольбой, почти жалобно. — Прошу вас, пожалуйста, очнитесь.
Она перевернула князя нечисти лицом вверх, и сердце ее упало: глаза древнего вампира смотрели в небеса неподвижно, не мигая, — Алукард, несомненно, был мертв.
Однако неожиданно губы на его окровавленном лице дрогнули, и Арквейд поспешно склонилась к нему пониже. Она услышала невнятное бормотание:
— Снятие... печати...
Ее отвлек какой-то громкий звук, — то Роа аплодировал собственной удаче. Брюнстад поднялась на ноги навстречу смеющемуся вампиру.
— Похоже, великий Носферату повержен; он пал от моей руки — руки Михаэля Роа Вальдамьонга, «Змея Акаши»! И это только начало, моя милая принцесса Арквейд. Следующей будет твоя прелестная сестренка Альтруж вместе с ее прилипалами-телохранителями; все прародители падут к моим ногам, а с ними вместе и мое дитя, Агентство Погребения с этой нахалкой Нарбарек во главе. Отныне и впредь нет никого могущественнее меня! — Роа раскинул руки в стороны в торжествующем жесте, а его безумные алые глаза уставились на Арквейд. — И между мной и моим будущим осталась только одна маленькая проблемка, — его длинный белый палец указал на бывшую принцессу, — и это ты, моя дорогая. Почему бы тебе не исчезнуть сейчас?
И он вновь поднял руку.
— Исчезнешь ты, Роа. Навсегда, — Арквейд вскинула обе ладони вверх, к залитым лунным светом ночным небесам и крикнула сияющим в вышине звездам: — МРАМОРНЫЙ ФАНТАЗМ!
Сам воздух пришел вокруг них в движение, превращаясь в нечто совершенно иное, обретая материальную форму. Яростно взвыл ветер, и в следующее мгновение сотни прозрачных острых, как битое стекло, воздушных лезвий устремились к Роа. Беззвучные слова заклинания замерли у мертвого апостола на устах, а затем он перестал существовать, изрезанный невидимыми клинками в кровавую пыль. И тогда Арквейд обессилено опустилась на землю.
— Ха! Неужели ты думаешь, что сможешь так легко от меня избавиться?
Брюнстад вздрогнула и вновь подняла взор, взглянув туда, где клубился дым только что отзвучавшего заклинания. Сквозь завесу туманного сумрака бывшая принцесса с ужасом разглядела знакомый силуэт — похоже, Роа стал уже настолько силен, что мог регенерировать даже после того, как его тело превратилось в пепел.
— Эт-того не может... — пролепетала Арквейд заплетающимся от потрясения языком.
— Еще как может, милая, — Роа выступил из клубящегося мрака. — А теперь ты отправишься туда, куда только что чуть не отправила меня.
Его прервал другой голос — громовой баритон, хорошо знакомый им обоим:
— Разрешение на снятие печати до нулевого уровня ограничения получено.
Роа и Арквейд почти синхронно обернулись. За спиной у Брюнстад стоял Алукард, живой, в искромсанном до неузнаваемости плаще и с развевающимися на поднятом фантазмом ветру волосами. Последние раны затягивались на лице Носферату.
Опомнившись, Роа щелкнул пальцами.
Алукард усмехнулся, и в этот миг у них под ногами разверзлась бездна.
«Зеркало души? — подумала Арквейд в смятении, глядя, как мимо нее проносится бесчисленная армия душ, поглощенных Алукардом, графом Дракулой, валашским князем Владом Цепешем за последние пять веков. Затем бывшая принцесса взглянула вверх и увидела в небесах широко ухмыляющуюся луну. — Нет, это больше похоже на фантазм... Река смерти... кровавая река, — ее взгляд коснулся Алукарда, который дьявольски усмехался посреди этого безумия. — Кто же он такой?..»
Стоило только этому вопросу прозвучать в голове Арквейд, как ее настигли алые стрелы Роа. Брюнстад вскрикнула, когда десятки острых, как бритва, раскаленных кровавых осколков впились в ее тело, вырывая из него жизнь. Она упала и увидела лишь, как над нею проносится огромная черная тень. В следующее мгновение мир поглотил мрак.


Алукард стоял на крыше один. Старые доспехи Дракулы привычно давили ему на плечи, плащ, черный, как беззвездная ночь, вился у него за плечами. Он стоял и смотрел сквозь века туда, где она танцевала на воде в золотых лунных брызгах, что смеющаяся весна щедрой рукой рассыпа́ла в предрассветном сумраке.
Белая принцесса истинных предков. Длинные светлые волосы стелятся за нею на ветру, а платье не касается воды. Хрупкая, как лунный луч, она кружится в танце, который кажется бесконечным, чтобы навсегда исчезнуть с первыми лучами солнца и никогда уже не вернуться в этот дневной мир.
Она улыбается ему беспечно и говорит:
— Вы одержали победу, милорд?
— Да, — отвечает он.
— Что ж... В таком случае, у меня здесь больше не сталось дел. Мне пора возвращаться домой.
Ее улыбка становится какой-то особенно теплой, и от нее в сердце рождается давно забытая тоска. Она поднимает руку в прощальном жесте. За ее спиной занимается рассвет.
— Постойте, — просит он. — Вы ведь вернетесь еще?
— Возможно, — эхом слышится ее голос. Она тает быстрее, чем над водой появляются первые лучи солнца. — Если меня позовут, если я буду нужна... Но, мне кажется, миру найдется, у кого попросить помощи. Верно?
Ее смех гаснет, и гаснут ее золотые глаза. Он протягивает руку и ловит янтарный свет; шафранные пылинки плывут мимо него, а он стоит на крыше один, посреди этого бескрайнего золотого моря и почти без боли смотрит в рассвет. И улыбается.


Сиэль открыла глаза и резко села на кровати. Голова закружилась от быстрого движения, и, почувствовав на плечах чьи-то руки, экзекутор позволила вновь себя уложить. Поморгав немного, девушка прочистила глаза и обнаружила, что лежит в знакомом гостиничном номере. Тогда Сиэль слегка повернула голову, чтобы посмотреть, кто еще есть в комнате, увидела прямо перед собой круглые очки и широкий шрам на небритой щеке — и попыталась вскочить снова, но ей не дали.
— Подумать только, — вздохнул Александр Андерсен. — Я в комнате наедине с женщиной... В последний раз такое было, — святой отец сплел пальцы вместе и ностальгически улыбнулся, — очень, очень давно.
— Где Мистер Рассвет? — спросила Сиэль, оглядывая комнату в поисках своего напарника. Девушка-агент заметила, что все светильники в номере включены, а в окно, неподвижно зависнув среди теней ночного неба, заглядывает полная луна. Сколько же она провалялась без чувств?
— Ушел в аптеку. Опять. Уже третий раз за вечер. Не думал, что сей увалень правда может быть таким тупицей. У него умный взгляд, но...
— Он не тупица, — экзекутор перевернулась на спину. — Он трус.
— Да, это все меняет, — паладин хохотнул. — Впрочем, сдается мне, он не так прост, как кажется. Он ведь чуть не погиб за тебя, юная леди. Сложно назвать такое отношение трусостью, верно?
— Да, он самый смелый трус на земле, — съязвила Сиэль в ответ, но в голосе ее было больше теплоты, чем сарказма. — Трусливый Лев. Если вас устроит такой ответ, святой отец.
— Устроит, отчего же нет... — пробормотал Андерсен, раскрыл книгу, которую до того держал подмышкой, приспустил очки и погрузился в чтение. Вскоре в «прихожей» послышался шум — то вернулся Мистер Рассвет. Протиснувшись в комнату, он с улыбкой приветствовал Сиэль, салютуя ей пакетом с лекарствами.
— Ну и напугали же вы нас, мисс, — его взор наткнулся на обжигающий холодом взгляд Андерсена, и экзекутор потупил глаза и торопливо поправился: — то есть меня, только меня, конечно...
— Ладно, ладно, — дружелюбно улыбнулся Андерсен. — Должен признать: я немного волновался, что причинил вред юной леди, — увидев, что оба похоронных агента смотрят на него недоверчиво, паладин пожал плечами. — Ну, то, что я священник, не освобождает меня от джентльменского кодекса... наверное. Что?
— Ничего, — Сиэль кашлянула в кулачок и отвернулась. Рассвет тоже с преувеличенным вниманием принялся разглядывать пасторальный рисунок на обоях. Андерсен захлопнул книгу и сложил руки на груди.
— Но это не отменяет того, что мы с вами соперники...
— Конечно, нет, — заверила его экзекутор, и ее напарник с потешной категоричностью замотал головой из стороны в сторону.
— ...и что вы помешали мне исполнять мои служебные обязанности...
— Да, сэр.
— ...и напали на меня.
— Еще скажите, что «юная леди» вас избила, святой отец, — невинно хлопая глазами в потолок, сладким голоском пропела Сиэль. — Что там говорит ваш джентльменский кодекс по этому поводу?
— Искариот во мне требует дать сдачи, — Андерсен в очередной раз поправил очки.
— Леди в обмороке — сдачи не надо, — Сиэль картинно приложила ладонь тыльной стороной ко лбу, демонстрируя мнимую слабость.
— Как бы то ни было... — начал было отец Андерсен, но его прервала какая-то механическая мелодия. Паладин, а вместе с ним и Сиэль с Рассветом, вздрогнул от неожиданности и извлек откуда-то из складок рясы вибрирующий телефон. Бросив на собеседников странный взгляд, явно не привычный к взаимодействию с новомодной техникой святой отец пробормотал короткое «прошу прощения» и нажал на кнопку принятия вызова. После чего встал на ноги, отошел к окну и только тогда сказал в трубку:
— Андерсен слушает.
Какое-то время паладин молчал, и постепенно лицо его приобретало выражение не то чтобы мрачное, а скорее угнетенное. Наконец, он проговорил:
— Да я понял. Одну секунду, позвольте, я запишу адрес, — Андерсен быстро пересек комнату, схватил со стола лист бумаги и ручку и, перехватив телефон левой рукой, записал что-то размашистым, летящим почерком. — Хорошо, я скоро буду. До свидания, офицер... — он еще раз глянул на только что сделанную запись, — офицер Джонс.
После чего повесил трубку. Некоторое время в номере царило молчание, а затем святой отец тяжело вздохнул и поднял взгляд на свою бывшую противницу и ее напарника. И ухмыльнулся.
— Моих девочек забрала местная полиция. Мне придется ехать в участок, чтобы вытащить их оттуда, — проговорил он и добавил: — Максвелл меня убьет.
— Что ж, я понимаю, почему так получилось, — задумчиво протянула Сиэль. — И все же...
— Юмико, она... — Андерсен вновь вздохнул. — В общем...
— Юмико — это да девица с мечом? — Осведомилась экзекутор, скрывая улыбку в уголках губ.
— Они попались в метро, — пояснил паладин. — Все документы у меня, так что они не смогли предоставить разрешение на ношение оружия. Пока они там разбирались, целый день прошел... Ладно, мне уже пора. Нужно как можно скорее попасть в участок. В камере они долго не выдержат.
— Понимаю. По-крайней мере, не меня одну ждет выволочка по возвращении в Ватикан, — съязвила экзекутор, но Андерсен, похоже, ее уже не слушал. Быстрым шагом он покинул комнату, и в «прихожей» хлопнула дверь. Сиэль и Мистер переглянулись, но прежде, чем кто-то из них успел что-то сказать, раздалось чье-то негромкое покашливание.
— Ну наконец-то он ушел, — послышался мальчишеский голос. Экзорцист вскочил на ноги, а Сиэль привстала на кровати, чтобы тут же с болезненным стоном упасть обратно — голова все еще немилосердно кружилась. На подоконнике, скрестив ноги, сидел человек. Яркая луна светила ему в спину, так что сложно было разобрать черты его лица и прочие подробности. Однако фигура незнакомца казалась слишком хрупкой для взрослого человека: перед ними явно сидел ребенок или подросток.
— Соломон, — негромко проговорила седьмой экзекутор.
— Он самый, с приветом от Нарбарек. Как дела? — Ребенок склонил голову на бок, и лунный свет, изменив наклон, осветил его лицо. Это оказался мальчик лет четырнадцати на вид; темно-синие глаза, словно пара кратеров на бледном лике луны; черные, ровно подстриженные волосы длинной до плеч; он имел утонченный, даже аристократичный вид, хотя отдающая безумием улыбка немного портила общее впечатление, внося резонанс. Соскочив с подоконника, пришелец подошел к Сиэль, минуя Рассвета, и склонился над ней, заложив руки за спину, словно что-то в девушке вызвало у него сильнейший интерес. Слегка сморщив нос, мальчик пробормотал: — Как же воняет церковной силой... Впрочем, чего от вас еще ожидать?.. Что же с тобой приключилось, Седьмая? Неужто простудилась?
— Зачем спрашивать, если ответ тебе известен? — проворчала Сиэль в ответ. Мальчик негромко хихикнул и перевел взгляд на Рассвета, но быстро потерял к нему всякий интерес. Элезия вновь привлекла его внимание к себе, спросив: — Зачем ты здесь, Соломон?
— Да так... — Лениво откликнулся мальчик. — Не то чтобы на мое пребывание здесь были веские основания... не считая, конечно, приказа начальства.
— Хочешь сказать, Нарбарек... — Начала говорить Сиэль, но Мерем Соломон, пятый сотрудник Агентства Погребения, приложил палец к губам и загадочно улыбнулся:
— Тс-с. Всему свое время, Седьмая, — в его глазах, словно отблеск кровавого сияния луны, блеснули алые искорки. — Всему свое время...


Сион с трудом разлепила глаза и пристально вгляделась в полумрак, царящий в комнате. Прошло несколько часов с того момента, когда сестры-волшебницы притащили обессиленного алхимика обратно в гостиницу, после чего сознание наследницы Эльтнем кануло в черную пропасть беспамятства, от которого она пробудилась только сейчас.
С пришествием ночи вампирский импульс давал себя знать все яснее, однако Сион чувствовала себя будто бы обложенной ватой: все ощущения были как будто приглушены и смягчены. Даже мысли казались ленивыми болотными огоньками, медленно скользящими по самой поверхности разума. Сион позволила бы себе вновь упасть в объятия сна, если б нечто, разбудившее ее, вновь не напомнило о себе.
Пробившись сквозь мягкую, но тяжелую вату оцепенения, алхимик услышала голоса. Тихий диалог в соседней комнате, довольно ясно, впрочем, доносившийся сквозь тонкие стены. Не требовалось слишком внимательно прислушиваться, чтобы узнать, кому принадлежат голоса.
— Нужно сматываться из города, и чем скорее, тем лучше. Мы и так слишком долго задержались здесь. Это чудо, что охотники Ассоциации еще не нагрянули. Возможно, их отвлекли церковники и вампиры. Но долго нам так везти не может, ты же понимаешь. Берем девчонку и уносим отсюда ноги, — говорила Аоко.
— Сион слишком слаба, чтобы прямо сейчас встать на ноги. Сонное заклинание, что я наложила на нее, не позволит ей быстро прийти в себя. И это хорошо. Импульс доканал бы ее этой ночью, — говорила Токо.
— Она ведь не проснется? — Сквозь усталость в голосе младшей Аозаки пробилось искреннее беспокойство, тронувшее Сион.
— Не должна. Это заклинание мне всегда хорошо удавалось... Одно из немногих, — как и у сестры, голос Токо звучал устало и тревожно, но уверенно.
— Однако нам все равно нужно бежать. Я...
— Беги, если так хочется. В конце концов, мы тут не в семью играем. Ты здесь единственная, кого в Лондоне ничего не держит. Так что уходи.
Пауза. Молчание затягивалось, но наконец Аоко откликнулась. Ее голос прозвучал так тихо, что Сион едва расслышала слова, но горечь, бывшая в них, была так очевидна, что становилось не по себе.
— Да ушла бы, если б могла, — вздох. — Но не выходит что-то...
— Ты слишком честная для ведьмы, — безрадостно хмыкнула Токо. — И слишком честная для Аозаки. Не так себя должна вести глава рода.
— Вот именно.
Вновь молчание. Наконец, послышался голос Токо:
— Мы с тобой уже давно не семья и не род, Аоко. Нечего тут мелодраму на пустом месте устраивать. Можно подумать, мне есть дело... — Она осеклась. — В общем, это бесполезный разговор. Глупо обсуждать очевидные вещи.
— Это не очевидно и не глупо, — упрямо возразила младшая Аозаки.
— Не прикидывайся, что не понимаешь, о чем я, — с не меньшим упрямством бросила старшая сестра. — Глупо пытаться починить то, чего никогда между нами не было. В общем, я все сказала. Разговор окончен.
Послышался скрип, как будто отодвигали стул, затем шаги, а потом включили телевизор. Сион привстала на кровати, осторожно спустила ноги вниз. Ступнями нащупав туфли, девушка-алхимик поднялась и, держась за стену, сделала несколько шагов к двери. Волшебная вата все еще окутывала сознание Атласии, и все чувства по-прежнему были смутными, неразборчивыми и поступали с опозданием. Сион с содроганием подумала, что раз импульс так силен, что одерживает верх над сонным заклятием, то не будь последнего, алхимик бы уже превратилась в чудовище. В горле от подобных измышлений застрял комок.
Тяжко, медленно рассеивается туман в глазах и вновь собирается в облака, мешая видеть. Дверь с каждым шагом кажется все дальше, а вовсе не ближе. Сион потерла слипающиеся глаза. Да что ж такое-то?
— Сион, ты проснулась? — Вместе со сквозняком донесся до одурманенной заклятием девушки голос Аоко.
— Д-да, кажется. То есть... Я... Я слышала ваш разговор с Токо. Ради меня вы рискуете своей свободой. Я не стою таких...
— О чем ты говоришь? О великие записи Акаши, да у тебя опять жар, — прохладная рука красноволосой волшебницы легла на лоб алхимика. — Заклинание Токо не срабатывает...
— Срабатывает, — с трудом пролепетала Сион, пошатываясь. — Я едва на ногах стою.
— Да уж я вижу. Идем-ка обратно в кровать, — руки Аоко теперь поддерживают Атласию, не давая ей упасть. Шаг обратно. И еще.
— Аоко... Снимите заклинание.
— Что? Что ты такое говоришь? Импульс...
— Плевать на импульс. Я справлюсь с ним, всегда справлялась. Ничего страшного.
— Глупости, — неожиданно вмешался голос Токо, появившейся неизвестно откуда. — Ты себя так угробишь, и знаешь это.
— Рано или поздно он все равно меня уничтожит, — из-за сонных чар улыбка Сион получилась кривоватой. — Но не сегодня.
— Глупая девчонка, — вздохнула старшая Аозаки. — Как можно...
— Это мое тело, — перебила ее Сион непререкаемым тоном. — Я сама буду решать, что с ним делать. Пожалуйста, Токо. Все под контролем. Сними заклинание.
Какое-то время рыжеволосая колдунья молчала. Наконец, она проговорила:
— Хорошо же. Будь по-твоему. Хоть мне это и не нравится, — и она пробормотала что-то на древнем магическом наречии.
Клубящийся туман отступил, и Сион, поморгав, взглянула очищенным от дурмана взором на волшебниц. Встревоженные лазурные глаза Аоко были совсем рядом, Токо тоже была очень близко — на расстоянии вытянутой руки; лицо ее было мрачно.
И тут навалился импульс. Колени подогнулись, и лишь поддержка младшей Аозаки не дала Атласии сесть там, где стояла. Прошла, наверное, вечность борьбы, хотя для волшебниц не минуло и десятка ударов сердца. Прерывистое дыхание Сион выровнялось, и она вновь подняла взгляд на сестер Аозаки.
— Поразительно, — пробормотала Токо. — Ты действительно выдерживаешь.
— Я ведь не в первый раз через это прохожу, — напомнила Атласия. И, тем не менее, победа явно далась ей не так легко, как она хотела бы это представить. Вены вздулись на шее и висках девушки, глаза покраснели. — Но с каждым разом становится все сложнее...
— Ты могла бы, — осторожно проговорила Аоко, — могла бы перестать бороться. Просто принять свою новую сущность. Ведь существуют же мертвые апостолы, сохраняющие ясный разум. Ничего страшного, если даже ты...
Сион молча замотала головой из стороны в сторону, но так отчаянно, что волшебница осеклась. Указав пальцем в диск луны, висящий за окном, девушка сказала:
— Татари. Став вампиром, я стану его слугой. Я... не хочу подчиняться ему. Он убил... — Атласия задохнулась от ужасных воспоминаний, вновь посетивших ее, и волшебницы не нашли, что ответить на это. — Я не стану вампиром.
— Что ж... — Токо вновь тяжело вздохнула. — Вряд ли мы — я и сестра — имеем право убеждать тебя в обратном, алхимик. Но лично я, — рыжая волшебница бросила лисий взгляд на Аоко, — не могу и оставить тебя просто так. Думаю, ты стала мне другом. И я хотела бы помочь тебе еще хоть в чем-нибудь.
Сион ошарашено уставилась на старшую Аозаки. Удивительно было, что эта волшебница, независимая и сильная, действительно считает ее, Атласию, настоящим другом. Но еще удивительнее было осознавать, что у Сион вообще появился друг. Друг... Смешное и теплое слово.
— Э-э... Вообще-то, — Аоко вдруг как-то смутилась и замялась, но потом все же проговорила, опустив взгляд: — вообще-то я тоже хочу считать тебя своим другом. Если можно, конечно.
Алхимик подумала было, что Токо вновь наслала на нее сонные чары — что-то опять мешало смотреть, туманило взор. Но потом она все поняла, и лицо ее расплылось в глупой улыбке. Моменты, когда Атласия плакала, можно было пересчитать по пальцам одной руки — это было не совсем в ее характере. Точнее, совсем не в ее характере. Разве не смешно?
— Но Ассоциация...
— Плевать на Ассоциацию. Сбежим от нее, всегда сбегали. Ничего страшного.
Кто это сказал? Токо или Аоко?
— Просто позволь нам немного поучаствовать в твоей судьбе. Можно?
— Н-наверное, — Сион утерла влажный нос рукой и... не нашла, что еще сказать.


Старые часы в гостиной пробили два часа ночи, но сэр Интегра все еще не спешила отправляться спать. Стоя у окна с давно потухшей сигарой во рту, глава Хеллсинг неотрывно смотрела сквозь запотевшее стекло наружу. Свеча на столе — единственный в комнате источник света — бросала на стены беспокойные тени.
Сон не шел, и причина бессонницы была так же очевидна, как и то, что покойный отец Интегры Артур Хеллсинг точно не был силен по крайней мере в одном деле — в выборе красивого места для постройки дома. Вид из окна был ничем непримечателен и попросту скучен, и, конечно, не мог надолго привлечь внимание хозяйки дома, прожившей здесь все детство и юность. Впрочем, что-то все равно заставляло ее стоять на месте, в нервном ожидании невесть чего.
— Хозяйка, — неожиданно — или наоборот: очень даже ожидаемо? — прозвучал прямо за плечом знакомый голос. — Я вернулся. Приказ выполнен: оба вампира отныне более никогда не побеспокоят твою вотчину, госпожа.
— А, вот как? — Усмехнулась Интегра и обернулась. Она едва заметно вздрогнула, обнаружив Алукарда гораздо ближе, чем ожидала, и отстранилась. — Хорошо. Это хорошо, хоть ты и припозднился. Не думала, что придется снимать Печать. Это было так необходимо?
— Нет, просто мне хотелось убедиться, как оно будет, если ее снять.
— Очень остроумно.
— Спорю на что угодно, что тебе тоже было интересно, госпожа, — Алукард довольно осклабился, глядя на хозяйку так, словно знал все ее мысли. Возможно, так оно и было.
Интегра промолчала. Да, слуга был прав. Отчасти. Несмотря на то, что она изучила записи отца и всех предыдущих глав Хеллсинг, включая, несомненно, самого Абрахама Ван Хелсинга, ей все равно было любопытно, что будет, если спустить Алукарда с поводка. Случившееся впечатлило ее сильнее, чем она могла представить, и девушка, преисполненная трепета в сочетании с беспокойством об общих делах организации, так и не смогла заснуть. Чтобы сменить щекотливую тему на что-нибудь более нейтральное, Интегра спросила:
— А где Арквейд?
— На этот вопрос ответить может только она сама, — молвил древний вампир, переведя взгляд с хозяйки на то, что творилось за окном. — Какой унылый вид, ты не находишь? — Заметил он как бы между прочим. — У Артура был ужасный вкус. Хорошо, что в подземелье нет окон; думаю, я бы покрылся плесенью, если бы мне пришлось созерцать сей вид каждый день...
— Значит, Арквейд Брюнстад исчезла, — уточнила Интегра, не спрашивая, но утверждая.
— О да, «исчезла» — это очень подходящее слово, — с непередаваемой интонацией ответил Носферату. — Но мне больше нравится, когда говорят «пропала»; в этом есть что-то трагическое, даже, можно сказать, фатальное — как «кануть в пропасть» или что-то в этом духе. Как думаешь?
— Я думаю, что пора лечить твое словоизлияние. Я тону, — проворчала сэр Хеллсинг, и слуга воззрился на нее с удивлением — неужто его хозяйка в кои-то веки изволила шутить. Интегра отвернулась, но вдруг ей как будто что-то пришло в голову, и она вновь смерила Алукарда странным взглядом. После чего сэр-леди кашлянула и нахмурилась, однако на миг лицо ее посетила улыбка — еще одно весьма необычное явление для Интегры. — Что ж... Раз на сегодня все, я могу отправляться спать. Нелегкий сегодня выдался денек. Спокойной ночи, — и, развернувшись, смуглокожая девушка направилась к двери.
— Спокойной, — откликнулся Алукард, и тогда его хозяйка покинула кабинет. Какое-то время Князь Нечисти еще стоял и смотрел в окно. Красные глаза, не скрытые более за желтыми очками, тускло сверкали в полумраке. Медленно, очень медленно древний вампир протянул руку и коснулся рукой без перчатки холодной влажной поверхности стекла. Ничего удивительного: особняк старый, насквозь продрогший от сквозняков; обычное дело, что окна даже изнутри покрываются испариной. Впрочем, Алукарда это не интересовало: о том, что такое холод, он забыл почти пятьсот лет назад, когда перестал быть человеком и превратился в чудовище.
Задумчиво прикрыв глаза, Носферату улыбнулся. А в следующее мгновение улыбка сменилась привычным хищным оскалом, и Алукард отнял руку от стекла. Он повернулся спиной к окну, и жалкие остатки его плаща колыхнулись в такт движению, сбив со стола единственную свечу, горящую в кабинете. В поглотившем комнату мраке послушался негромкий смех, а затем все стихло, и дом погрузился в молчание, словно бы все звуки разом исчезли.
Только на окне еще оставался след от ладони, но вскоре и он пропал, будто смытый лондонским ночным туманом.

_________________
* Думаю, что на самом деле Элезия и Алиса — это одно и то же имя, просто в разных переводах. Но мне почему-то хочется, чтобы Алисой Сиэль звали до того, как она попала к церковникам. Надеюсь, мне простят эту отсебятину.